Коллекционер желаний

– Не очень-то убедительно звучит! – Нина засмеялась. – Ну что ж, наверстаем. – Она улеглась на кровати, закинула руки за голову и томно прикрыла глаза. – Пойди сюда.

Нет, нет, только не это! Только не повторение кошмара! Бежать отсюда, бежать без оглядки, не подходить, не оглядываться…

И все-таки он оглянулся. И подошел. И ответил. Не так, как она хотела, но все же ответил.

– Перестань, Нина. Все, что ты говорила про Леху, неправда. Ты и сама знаешь, что неправда. А насчет того… ну, того, что ты хочешь… Видишь ли, я так сразу не могу, потому что… Потому что тебя совсем не знаю. И я вообще не думал как-то.

– Зато я думала. Все это время, пока ты к нам таскался, думала. Смотрела на тебя и думала. То, как ты относишься к этому недоноску, – это же извращение. Тебе нужна женщина, просто женщина, и вся твоя романтическая муть сразу пройдет.

– Тише, Нина, пожалуйста, тише.

– Иди ко мне, – она заговорила тише и снова томно прикрыла глаза. – Иди ко мне, мой маленький дурачок, я выгоню из тебя эту дурь. Ведь это же дурь, просто дурь и только. Я научу тебя любить по-настоящему. Иди ко мне.

– Перестань! Я не хочу! И… не кричи, пожалуйста, не кричи.

А она давно уже и не кричала, теперь же заговорила совсем тихо.

– Но ведь твои стихи не хуже. В чем-то даже лучше. Я до сих пор помню наизусть твой «Непойманный дождь». Но пока ты рядом с ним, никому твои стихи не интересны. Кроме меня, конечно. Уйди от него. Мы можем уйти вместе. Хочешь?

Ага, как же! Нет большей радости! Бежать куда-то с этой гюрзой? Да лучше повеситься.

– Я не могу больше так жить, не могу работать в этой «Звездочке», журнале для малолетних недоумков, не могу писать эту лабуду: девчонки-мальчишки, котята-зайчата-соплята. Еще год-два, и просто свихнусь. И в этом городе жить не могу, и в этой квартире. Да рядом с ним жить вообще невозможно, он убийца. Сначала мать убил, потом отца. Ты же был на папиных похоронах, ты видел его лицо. Рак желудка. Глупости, никогда не поверю, так от болезни не умирают. Это Лешенька наш рак, наш семейный рак, он разъедает нас изнутри, меня уже наполовину уничтожил, физически уничтожил, и тебя уничтожит. Нужно бежать, скорее бежать, спасаться.

Ну и бежала бы, ну и спасалась, он-то тут при чем? И потом, разве можно сбежать от смертельной болезни, если она уже в тебе? Куда бы Нина ни убежала, Лехины стихи все равно будут преследовать ее, и все равно зависть постепенно ее разъест. Пока Леха жив, так будет. Пока Нина жива, так будет. Выхода нет. Для нее нет.

– Послушай меня. Сядь и слушай. – Нина опять прикрыла глаза и нежно коснулась его щеки. – Ты хороший мальчик. Умный, талантливый и такой красивый! – Рука ее скользнула по его шее. Теперь прикосновения стали легкими и ласковыми. – Маленький мой, милый мальчик, какое гладкое, какое прекрасное у тебя тело, любимый мой мальчик. – Ее рука, ее ласковая рука опустилась ниже. – Женечка, Женечка. – Нет, он ошибался, никакая она не волчица, она… самая милая и прекрасная женщина на свете. И глаза у нее красивые, и голос, и… ее рука.

Ее губы нашли его губы. Но теперь Женя сам пошел навстречу поцелую. Что-то изменилось в нем, что-то изменилось в ней. Что-то изменилось. И поцелуй изменился. Теперь это был не тот страстный, какой-то вампирский поцелуй, а едва уловимое прикосновение губ.

– Милый мой маленький мальчик. Мы будем вместе, мы будем всегда вместе. – Нина опять заскользила рукой по его телу. – Только вместе, вдвоем.

– Да, да, да. – Он задыхался, тело вдруг сделалось тяжелым, голова непреодолимо клонилась на ее грудь. – Только вместе, вдвоем.

– Но… – Нина остановила свою руку.

Почему, почему она остановилась? Ну, продолжай, продолжай.

Женя открыл глаза и обиженно на нее посмотрел. Нина улыбнулась ему улыбкой доброй, но строгой мамочки, которая ласково, но настойчиво забирает у своего малыша-обжоры кулек с конфетами, чтобы запрятать его на самую верхнюю полку в шкафу.

– Но мы не можем быть вместе.

– Почему? – Нет, она не может с ним так поступить, это жестоко и несправедливо. Она должна вернуть свою руку, должна, должна. Или он что-то сделал не так? – Почему не можем?

– А разве ты сам не догадываешься?

– Нет.

– Он нам мешает. Понимаешь? Леша.

Леша? Какой Леша? Кто такой Леша? Ах, ну да!

– Мы уйдем, мы уедем. – Женя взял ее руку и положил себе на грудь. Она опять отняла ее. Он обиженно скривил губы. – Мы потом поговорим, потом все решим, Нина.

– Нет, ты послушай. – Губы ее коснулись его уха и задышали жаром, жаром слов, которые он сначала и не разобрал, а когда разобрал, не понял их смысла. – Мы не можем быть вместе, вдвоем, пока есть он, третий.

– Третий? Кто третий?

– Ну, как же ты не понимаешь, дурачок? Ведь это так просто. Пока существует он, Леша, нас всегда будет трое, вернее, даже не трое, а Он – великий и могучий – и две его обшарпанные подошвы – ты и я.

– Не надо, не надо так говорить, Ниночка. И… и вообще не надо ничего говорить. Зачем говорить?