Колода без туза

— Скорее я как белка в колесе, — неожиданно грустно проговорила Нина. — А вы музыкант? — она кивнула на рояль.

— Да нет, любитель, — печально сказал Дроздов.

— Устала я от любителей, скучно с ними, — поморщилась Нина. — Хоть бы раз встретить человека, который что-то умеет делать по-настоящему.

— И мне нравятся профессионалы, — вздохнул Дроздов. — Но разве все зависит от нас? Я вот три года клавиш не касался… А музыку люблю, сколько себя помню…

— Наверно, кто-нибудь в семье играл? — спросила Нина.

— Мама была пианисткой, — кивнул Дроздов. — Я никогда не уставал ее слушать.

Было уже поздно, когда Нина и Дроздов вместе вышли из клуба. Шли медленно пустынной улицей, облитой неживым светом луны. Чавкала под ногами грязь. Где-то далеко лениво брехали собаки.

— Говорят, под городом какая-то банда… Ночами страшно… — Нина вздохнула. — Единственное мое утешение здесь — этот жалкий драматический кружок. — Она грустно улыбнулась. — Но сейчас и он может распасться, нет актера… Послушайте, спасите нас! — Нина вдруг радостно спохватилась, умоляюще взглянула на спутника: — Всего одна сцена!..

— Никогда не пробовал лицедействовать, — покачал головой Дроздов. — Вряд ли смогу вам помочь.

— А если я встану на колени? — Нина сделала вид, что собирается выполнить свое намерение.

— Ради бога, не надо! — притворно испугался Дроздов, подхватывая ее под руку. — Падать на колени — привилегия мужчин.

— Ловлю на слове! — рассмеялась Нина. — В нашей пьесе получите такую возможность. Кстати, только что вы совсем неплохо сыграли испуг. Экспромтом. Без репетиций. Так что решайтесь. Возможно, в вас живет великий актер. Никто не знает себя до конца.

— Я подумаю, — после паузы пообещал Дроздов.

Некоторое время Нина и Дроздов шли молча. Мимо них проехал извозчик с подгулявшей парой. Мужчина тщетно пытался запеть, женщина громко смеялась. Когда цокот копыт, пение и смех затихли вдали, Нина задумчиво проговорила:

— Вот вы сказали, что ваша страсть — музыка… Так, может быть, лучше служить революции не пулями, а искусством?

— «Когда говорят пушки, музы молчат», — сказал Дроздов.

— А вы не устали… служить пулями? — печально спросила Нина. — Столько крови вокруг…

— Дед мой был декабристом, отец — жандармским полковником, — сказал Дроздов. — Как видите, в нашей семье революции служат через поколение. Сейчас — мой черед.

— И как служится? — полушутя-полусерьезно допытывалась Нина.

— Неплохо, — невесело усмехнулся Дроздов. — Мне тридцать три, возраст Христа, и уже дослужился до комвзвода.

— А музы? — грустно напомнила Нина.

— Музы подождут… если жив останусь… — сказал Дроздов.

Нина остановилась у калитки одноэтажного деревянного дома со скворечником:

— Вот и пришли. Слава богу, завтра воскресенье…

— Белка сможет отдохнуть? — улыбнулся Дроздов.

— Белке туфли нужны, — вздохнула Нина. — А завтра базар. Кстати, это главное городское развлечение. Хотите взглянуть?

— А что! — заинтересовался Дроздов.

— Тогда встретимся у входа в девять, — предложила Нина.

Дроздов кивнул.

Следующим утром на базаре в молочном ряду Дроздов и Важин с аппетитом ели варенец из темных глиняных корчажек.

— Тут прошлый год на переезде коровенка заплутала, ее дрезиной и шандарахнуло, — с подъемом рассказывал Важин. — Враз солдатики голодные сбежались. Один примудрился, чуть не ведро у покойницы выцедил. А нынче — глянь! — Он с удовольствием кивнул на бесконечный ряд румяных дебелых молочниц. — Одно слово — нэп!

Важин с наслаждением облизал последнюю ложку варенца. Дроздов откинул полу шинели, достал часы, большую серебряную «луковицу», глянул на циферблат.

— Я с Ниной Петровной условился у входа встретиться, — озабоченно сообщил он Важину, захлопывая крышку часов.

— Вот хитрец, слова не сказал! — укоризненно воскликнул Важин. — Ну, пошли!

Они стали с трудом пробиваться сквозь плотную толпу. В ней продавали и покупали все: сало, граммофоны, арбузы, кровельное листовое железо, сотовый мед, довоенные кашемировые шали, хрустящие на зубах малосольные огурцы, воздушные дамские чулки «паутинка», розовых молочных поросят, заграничные туфли «шимми», задумчивых годовалых бычков, швейные иголки, пудовых осетров, подозрительное снадобье для ращения волос, пугливых курдючных овец и надменных щеголеватых гусей. К покосившемуся забору смущенно жалась молодая женщина с красивым измученным лицом в мятой шляпке со стеклярусом. Через ее руку было переброшено шелковое мужское белье. Дроздов задержался возле женщины, нежно погладил кончиками пальцев прохладную скользкую ткань. Важин внимательно посмотрел на спутника и, не проронив ни слова, тоже остановился в некотором отдалении.

— Совсем новое, молодой человек, — с робкой надеждой сказала женщина Дроздову, почувствовав в нем настоящую заинтересованность. Ей явно было не по себе в базарной суете. — Мужа убили, так ни разу и не надел…

— К сожалению, не по карману, — Дроздов бросил на женщину сочувственный взгляд. — Простите.