Колода без туза

Мгновение Нина бессмысленно смотрела на Дроздова. Слишком уж внезапным и страшным был этот последний удар. Мозг, инстинктивно защищаясь, пытался отбросить очевидное. Отказывался признать, что такая долгая, такая искусная ложь была напрасной, как напрасными были первое убийство и попытка убийства второго. Что ничего никогда уже не будет в ее жизни, все кончилось сразу, в один миг, пришла расплата и нет больше смысла притворяться. Ее ум не мог вместить всего этого. Но так продолжалось лишь мгновение. Потом вдруг лицо ее разительно изменилось. Теперь оно выражало лишь холодную жестокость. Душа проступила сквозь личину.

— Жаль… я не могу… вас всех… всех!.. — с тяжелой ненавистью хрипло сказала она, переводя взгляд с Дроздова на Камчатова и обратно: — Красная мразь!..

Камчатов невозмутимо обернулся к дожидавшемуся в дверях Маслакову. Тот вынул из колодки маузер и кивком позвал Нину. Нина, гордо подняв голову, вышла из гримуборной.

— Руки назад! — приказал Маслаков и повел ее по коридору.

Дроздов медленно провел ладонями по лицу, словно стирая с него маску, и улыбнулся Камчатову:

— Знаешь, Федор, не верится, что больше не Овчинников… Я ведь думал и то, как будто я — он… Даже когда на расстрел…

Он замолчал: вбежал бледный, запыхавшийся Алмазов.

— Что-нибудь случилось? — спросил испуганно.

— Случилось, Алмазов, — сухо сказал Камчатов. — После прошлого спектакля вы нам солгали, что не были при обмороке Нивы Петровны. Почему вы это сделали?

— Но я… Я не желал быть замешанным… — медленно бледнея, пролепетал Алмазов.

— И навлекли на себя подозрение в убийстве Ямщикова, — жестко проговорил Камчатов. — Поэтому на базаре мы едва не приняли вас за мещеряковского подручного. Вот что бывает, когда играют в жмурки с ЧК.

Алмазов из бледного стал пепельно-серым и плюхнулся в кресло. Камчатов и Дроздов вышли в коридор. Подскочил взволнованный Кузнецов. Лицо его сияло:

— Владивосток взяли!

— Ну, конец войне, — сказал Дроздов и улыбнулся.

— Только не нашей, — твердо проговорил Камчатов.

Наутро в окно струилось неяркое октябрьское солнце. Ветер срывал с деревьев последние желтые листья. У стола Камчатова сидел Дроздов в кожанке и в картузе со звездой. Начальник ЧК привычно мерил шагами кабинет из угла в угол. Привычка, оставшаяся со времени одиночного заключения в подвальном этаже орловского каторжного централа, где он отбывал заключение одновременно с Дзержинским. Так, на ходу, лучше думалось.

— В центр списки отправили с нарочным, — сказал Камчатов. — Не зря ты со смертью в орлянку играл. Хлебнули бы горя с этим подпольем. Целая армия.

Дроздов сдержанно кивнул. То, о чем говорил начальник ЧК, уже принадлежало прошлому, а Дроздов понимал, что вызвал его Камчатов по делу. По какому — он пока не знал. Камчатов отпер сейф, достал оттуда маузер, положил его на стол перед Дроздовым. На рукояти пистолета было выгравировано:

«Алексею Дроздову за Перекоп. Михаил Фрунзе. Ноябрь 1920 г.».

— Пушку свою не забудь, — сказал Камчатов.

— Ладно, Федор, не ходи вокруг. — Дроздов улыбнулся, — Говори, какая нужда.

— Тебя Мещеряков зачем-то повидать хочет, — сказал Камчатов. — Может, что и скажет. По дружбе.

— А что, молчит? — озабоченно спросил Дроздов.

— Вглухую, — Камчатов поскреб в затылке. — Все одно, мол, разменяете.

— Верно мыслит, — одобрил Дроздов.

— Его показаниям цены бы не было! — горячо произнес Камчатов. — Доверенное лицо. Все выходы на маньчжурскую эмиграцию знает. На самый верх. Представляешь, если б его «раскрутить»?..

— Представляю, — кивнул Дроздов.

— Постарайся, Леха, — попросил Камчатов. — На тебя вся надежда. Придумай что-нибудь.

— Что смогу. — Дроздов пожал плечами и встал из-за стола.

Через полчаса он постучался в тюремный корпус.

Открылся «глазок», грохнул засов, отворилась тяжелая дверь. На пороге стоял Распутин все с тем же русско-французским словарем петербургского издания 1913 года в руках.

— Бонжур, Робеспьер, — Дроздов крепко пожал руку радостно вспыхнувшему пареньку. — Не очень я тебя?.. — Он показал на шею.

Распутин отрицательно покачал головой и широко улыбнулся:

— Да нет, товарищ командир, я ведь упал сразу, как сговорились…

Он пропустил мимо себя Дроздова в корпус и запер дверь.

— Теперь можешь командиру своему памятник мастерить, — серьезно сказал Дроздов.

Распутин сосредоточенно кивнул.

— Есть его фотокарточка? — спросил Дроздов.

Распутин снова кивнул, бережно достал из кармана френча потертую записную книжку, извлек из нее любительский снимок и протянул его Дроздову. Дроздов взял фотографию. На снимке Распутин и Ямщиков в буденовках со звездами и в шинелях с «разговорами» на груди, картинно опершись на эфесы сабель с парадными темляками и обняв друг друга за плечи, радостно и беспечно улыбались в объектив. Дроздов перевернул снимок. На обороте старательно, но неумело было выведено буквами разной величины:

«Город Иркутск. Февраль 1920 года. Владимир Ямщиков и Николай Распутин. Дружба навек».