Колода без туза

— Вот и антракт, — сухо сообщил Алмазов Маслакову.

Руководитель драмкружка важно подошел к барабанщику, картинно положил пухлую руку с массивным серебряным перстнем на худенькое плечо парнишки и, барственно грассируя, с иронией произнес своим звучным «поставленным» баритоном:

— Перестарался, Мещанкин, он ведь не из пушки стрелял.

Мещанкин засмущался. На сцене Нина, словно окаменев, стояла над неподвижным телом Ямщикова. Все было в точности, как на репетиции в гримуборной. И вдруг произошло явно непредвиденное в спектакле: Нина, в ужасе заломив руки, истерически закричала и кинулась за кулисы. Пошел занавес. Публика вовсю аплодировала. Над неподвижно лежащим Ямщиковым склонился Алмазов:

— Вставайте, Владимир, бросьте дурить!

И внезапно мертвенно побледнел.

Быстро подошел Маслаков. Наклонясь над Ямщиковым, он увидел: из пробитого пулей виска командира взвода медленно вытекает тонкая струйка крови, образуя на полу черную лужицу.

Был поздний вечер. Клубная сцена с вновь распахнутым занавесом и пустой зрительный зал были уже погружены в полутьму: большую часть керосиновых ламп погасили. В первом ряду кресел сидели Важин и рыжий Распутин с пышным букетом ярко-красных гладиолусов. Стоял над ними, прислонясь спиной к сцене, сосредоточенный Маслаков.

— Вы говорите, что провели с Ямщиковым весь день, — сказал чекист Важину. — Как он себя вел? Вас ничего не насторожило?

— Обычно все было, товарищ Маслаков, — пожал плечами Важин и вздохнул. — Разве что волновался Володя перед спектаклем.

— У него не было неприятностей по службе? — спросил Маслаков. — Ничего его не угнетало?

— Да его все любили! Образцовый парень! — уверенно произнес Важин. — Ну, знал я, что он в Нину Петровну до смерти влюбился, все знали, но чтоб вдруг такое?.. — он развел руками.

Маслаков внимательно слушал, прохаживаясь вдоль кресел.

— Он совсем простой был и всегда сочувственный, — взволнованно сказал Распутин. — Обещал фамилию мне сменить, чтоб я одинаково с царским прихвостнем не прозывался.

Неподалеку от Важина, Распутина и Маслакова в углу сцены сидели на штабеле горбыля пожарный Башмаков и чекист Кузнецов, недавно разговаривавший у себя в кабинете с Куницыным. Опустив металлические очки на самый кончик носа, Кузнецов внимательно смотрел на Башмакова. Смущенный пожарный неловко вертел в руках каску.

— Вы ясно слышали, что Ямщиков обещал Нине Петровне застрелиться? — тихо спросил Кузнецов.

— Так в калидоре кажное слово слыхать, — вздохнул пожарный.

— Они ведь про это пьесу репетировали, — напомнил Кузнецов.

— Липетировали, товарищ Кузнецов, — снова вздохнул Башмаков. — А после он еще от себя говорил: мол, застрелюсь вам назло.

— И что Нина Петровна? — спросил чекист.

— Барышня-то? — пожал плечами пожарный. — Бросьте, говорят, свои глупые шутки.

— Во время обморока к ней входил кто-нибудь, кроме вас и Ямщикова? — спросил Кузнецов.

— Вот этого не скажу, — покачал головой Башмаков. — Мы ведь сразу с Володей за водой кинулись.

Керосиновые лампы чадили. Настала ночь. Но чекисты все еще продолжали опрашивать свидетелей. В одной из кулис нервно прохаживался из угла в угол бледный Алмазов, говорил севшим от страха, прерывающимся голосом:

— Я ничего не знаю и ничего не понимаю. Ничего!.. Когда я подбежал к нему, он был уже мертв. Да вы и сами видели…

Маслаков, примостясь на старом барабане и внимательно разглядывая носы своих до блеска начищенных хромовых сапог, спросил:

— Он что, товарищ Алмазов, в самом деле был в нее влюблен?

— Наяву, можно сказать, грезил! — печально усмехнулся Алмазов. — Не скрою, я и сам некогда был в нее влюблен… гм, не с большим успехом… — Он вздохнул, задумчиво расправил байт на груди, развел руками: — Однако, как видите, я жив!

— Вы были при обмороке Нины Петровны? — спросил будто невзначай Маслаков.

— Избави бог! — замахал руками Алмазов. — У самого сердце больное!

Кузнецов тем временем беседовал с Ниной в ее гримуборной. Пламя оплывших свечей освещало Нинино осунувшееся лицо. Сидя у зеркала, заплаканная женщина говорила бесцветным голосом:

— Разве могла я принять его слова всерьез? — Ее лицо исказила гримаса боли. — Несчастный мальчик…

Кузнецов поднялся с места. Застегивая пальто, сказал:

— Не казните себя, Нина Петровна. Не ваша вина, что вы не могли ответить на его чувство. Простите за вторжение.

Кузнецов тихонько вышел из гримуборной, осторожно притворил за собой дверь и увидел поджидавшего его у окна Маслакова. Они медленно двинулись по гулкому пустынному коридору клуба.

— Черт знает что, — с досадой проговорил Кузнецов. — Простой вроде парень — и вдруг такой театральный конец! Мало публичного самоубийства — решил любимой женщине цветы с того света прислать.

— Какие цветы? — не понял Маслаков.

— Распутину букет заказал, — объяснил Кузнецов.

— Цветы, несчастная любовь, нашел дураков! — презрительно усмехнулся Маслаков. — Не в любви дело, а в Плюснине. Он знает что-то скверное о прошлом Ямщикова, вот и все. Сегодня утром в тюрьме Ямщиков уговаривал Плюснина молчать. Тот не захотел. Вот Ямщиков и застрелился.