Колокол

Еле переставляя ноги, с трудом управляя неподвижным телом, пытаясь обуздать его страх, я дошёл до двери. Этот старик – тот ещё параноик, думал я, открывая замки. Дверь ударилась о стену, ветер задувал ночную прохладу под халат и пижаму Фабьена. Я вышел во двор. Ноги его тряслись, как и руки, как и весь он трясся. Я вёл его к тому месту. Вот оно, уже почти близко, ещё десять метров, и кухня; именно там, под тем самым окном были слышны шаги. Сейчас же всё стихло, ни единого звука, но кто-то будто смотрел на меня. Я огляделся, однако никого не увидел. Вот оно. Мы дошли до окна. Я пригляделся. Под ним, в самой траве, лежала мёртвая птица со свёрнутой шеей и торчащим крылом. Фабьен морщился и норовил сбежать. Подожди, старик, не спеши… Под птицей виднелось что-то ещё. Я не мог сфокусировать взгляд. Потянулся за тушкой. Тошнота подступала к горлу. Я взял пернатое тело, перевернул дохлую птицу. Что это? К её раздутому брюху был приколот иголкой клочок бумаги. Кривой почерк: «Утром в девять».

Да чтоб тебя! Записки на дохлых птицах – не самый хороший знак… Завтра утром я буду не я, точнее, уже не Фабьен, и мне уже не узнать, куда ему надо и кто его хочет прикончить. Но как же узнает он? Я положил птицу в карман. Кто-то всё так же смотрел на меня, и я наконец увидел его – силуэт в тёмной шляпе стоял возле конюшни. Я сделал шаг навстречу, но человек развернулся и ушёл в сторону леса. Там же заржали лошади, заскрипела колёсами бричка и покатила прочь, исчезая в дремучей темноте. В ответ на ржание пришлых заржала теперь уже наша; её обругали – конюх проснулся. Я вернулся в дом.

Дохлая птица с запиской, приколотой к брюху, лежала на письменном столе. Из окон спальни Фабьена церкви совсем не видать.

18 глава

Фабьен был синего цвета, такого же синего, как и вены на его ногах. Он ходил по комнате из стороны в сторону, потирая грудь. Нет, сейчас не время, совсем не время пить. Как они могли проникнуть в дом? Как они прошли в его спальню? Когда? Ночью? И никто ничего не услышал… Они убьют его, повесят на лошадь и протащат, как мешок с песком, по всем лесным рытвинам. Потом сбросят в канаву, где он и помрёт.

Нет, этого не может быть, думал Фабьен, они же интеллигентные люди. Интеллигентные люди не убивают других интеллигентных людей. Но что это, как не намёк? Раньше его вылавливали в городе, он перестал туда ездить, что там делать старику, куда лучше остаться дома, а по всем этим светским приёмам его жена была рада ходить без него. Он перестал ездить в город, он перестал выходить из дома, он вообще мало ходил. И вот они нашли его, сами пришли и положили это на стол. Какая же мерзость…

Тошнота подкатывала к горлу месье Лорана.

– Что они хотели этим сказать? – Фабьен смотрел на ужасную находку. – Они хотели сказать что я следующий? – шептал он сам себе. – Они хотели сказать, я следующий… Так почему же не придушили меня прямо здесь, в этой спальне?.. Всё, это конец.

Он сел на кровать. Больше ему не суждено спать по ночам – они придут в любую минуту, в любое время дня или ночи – и убьют его.

«Что может сделать спящий?» – думал Фабьен. Он и не спящий-то ничего сделать не мог. А если… О, если они проникнут в спальню к его жене? Хотя кому нужна эта стерва… Или… или они могут проникнуть к дочери… Нет, он не мог этого допустить. К тому же они не вандалы какие-то, а вполне себе нормальные люди. Это он во всём виноват…

Фабьен закрыл лицо потными ладонями и ещё раз сквозь пальцы покосился на письменный стол; он не знал, как избавиться от этой чёрной дряни. Дохлая птица с вывернутой шеей смотрела на него мёртвым глазом. Скоро и он будет лежать так же где-нибудь под кустами. Нет, они не запугают его, не запугают, он дрожал всем телом, не на того напали, он не чувствовал ног, не на того… Фабьен открыл письменный стол, взял лист бумаги и скомкал его, потом расправил, осторожно взял дохлую птицу и, отвернувшись, понёс её к окну. Он дергал оконные ручки, створки заклинило, а эта окаменевшая тушка всё ещё была в его руках… Выбросить эту дрянь и срочно вымыть руки… Он дёрнул ещё раз, створки скрипнули, стекло задрожало… в этом доме всё разваливалось по частям. Наконец Фабьен открыл окно и выбросил птицу.

– Всё, и не было ничего, – выдохнул он, отряхнув потные руки. – По крайней мере, это незаконно – проникать в чужие дома, я могу сообщить в полицию, я могу…

Фабьен ничего не мог, и от этого становилось ещё страшней.

Ему казалось, что руки пахнут дохлятиной. Никогда ещё он не ходил так быстро до умывальника и обратно. «Нужно добавить пару замков, – решил месье Лоран. – Скажу Юберу, чтобы занялся этим».

Ещё пять лет назад слуг в этом доме было больше, чем хозяев. Но сейчас, сейчас всё иначе. У него нет даже плотника. Остался один Юбер; он, как преданная собака, работал за еду. Хотя чем ему ещё было заниматься? Раньше у них была конюшня, Фабьен скупал жеребцов, а сейчас осталась одна только лошадь, и та скоро испустит дух…

Он услышал быстрые шаги у своей комнаты – кто-то бежал к нему.