Колокол

В службе опеки они были неделю назад. Если б он пришёл один, ему и анкету не дали бы заполнить. Кто отдаст ребёнка одинокому человеку? Был бы он хотя бы женщиной, не приведи Господь, но он же мужчина… При таком раскладе, если и получишь согласие, то ждать придется не один год. Да и как бы он возился с ребёнком один? Это же почти невозможно. Бёрк довольно улыбнулся и посмотрел на Элен. Каким отличным решением было жениться на своей секретарше! Никто лучше её не знал всё о нём: потребности, распорядок дня и дни, в которых никакой распорядок не мог бы удовлетворить ни одну его потребность. Бывало, он выходил из себя; тогда Элен вывешивала табличку с другой стороны двери «Ушёл на обед», и табличка висела столько времени, сколько требовалось месье Бёрку, чтобы прийти в себя обратно. После ему приносили крепкий чай «Эрл Грей», и он медленно, но успокаивался.

Бёрк нехотя отодвинул ящик тумбы, взял запечатанный конверт и открыл его.

Здравствуй, Андре,

 – читал он. – Ты написал, что всё идёт по плану, и впервые это не обрадовало меня. Я знаю, что не имею права отговаривать тебя, Андре, но даже если б имел, ничего из того не вышло бы. Кому интересны доводы полоумного старика… Медсестра сказала, что сегодня я ходил в душ ровно семнадцать раз. То есть по два раза в час. Это очень много, Андре, но я ничего не могу с собой поделать. Мне кажется, сколько бы они ни намывали здесь всё, заразы от того меньше не становится, я весь чешусь. Врач сказал, если так будет продолжаться и дальше, они выпишут мне новые психотропы. Так что пока я в здравом уме… да кого я обманываю, Андре: пока я хоть в каком-то уме и хоть при какой-то памяти, прошу тебя, одумайся, сынок. На своём веку я три раза менял тему исследований, потому как два из них заходили в тупик. Хорошо, с одним в тупик зашёл я, а с другим – немцы полвека назад; узнал я об этом в одном из архивов, когда искал информацию для себя, а нашёл лишь то, что до меня уже нашли. И я без сожаления сразу оставил начатое. Хотя тогда и не приходил в университет больше двух недель… Подожди, а почему не приходил? Ах, да! Я же запил. Значит, всё-таки сожалел. Об этом невозможно не сожалеть, Андре, когда дело твоей жизни, исследование, на которое ты возлагаешь большие надежды, идёт ко всем чертям… Но такова жизнь: в ней всё идёт туда, к этим самым чертям, это нормально. У тебя мозги, мой мальчик, твой ум не имеет подобных себе, так что бросай это дело и начинай новое. Не губи себя; наступит день, когда исправить что-либо будет уже невозможно. Точка невозврата, Андре, помни о ней».

Андре Бёрк сложил письмо обратно в ящик и, взбив под собой подушку, уставился в потолок. Точкой невозврата для него было оставить всё как есть, на половине пути, на середине дороги, из-за страха, из-за условностей, из-за того, что кто-то боялся рискнуть. Они боялись – все боялись судов, исков ответственности. А то, что изобретённый им препарат не имел аналогов в мире, то, что он мог вылечить сложнейший недуг, включить мозг, разбудить все нервы, заставить человека ходить… Это никого не волновало.