Колокол

Андре Бёрк опередил их и уже стоял у выхода, придерживая тяжёлую дверь. В его мозгу уже сменялись расчёты и план предстоящего лечения. Для начала нужно будет взять анализы, думал он, обследовать ребёнка по всем пунктам – на это уйдёт без малого две недели, – а потом уже можно приступать к работе. По его расчётам, результат можно будет ждать уже через три месяца, если всё пойдёт по плану; а если нет… Он посмотрел на мальчика – нет, никаких «если» быть не может.

Элен осторожно переступила порог детского дома, пропустив вперёд ребёнка и бережно поддерживая его за руку.

– Какой он чудесный, – чуть не плача, сказала она Андре, когда поравнялась с ним.

Доктор Бёрк никогда не разбирался в детях, никогда не замечал их чудесности, но согласился – на всякий случай.

25 глава

Землю эту продали месяц назад. Отец Ланге ездил в правление, в город, но вернулся оттуда ни с чем. Ничего не нашёл – ни концов, ни людей. Люди сами его нашли, потом. Приехали, предупредили, попросили уйти. Франсуа Ланге не двигался с места. Да и куда ему было? Не ваша это, говорят, собственность, а где его? У него и нет ничего; как пришёл в этот храм, так и остался здесь. Третий день он не вставал с кровати – после приезда тех двоих стало плохо с сердцем. Мария тогда прибежала к нему и еле доволокла до кельи. Она хоть и взрослая уже, но девчонка девчонкой, ручки тоненькие и ножки такие же, а Франсуа Ланге совсем не маленький человек. Говорят, старость приземляет, вроде как уменьшаются люди; падре со временем, может быть, и ссутулился, но меньше от этого не стал.

– Ты как же дотащила меня, Мария? – спросил он, как пришёл в себя.

– С Жоэлем на пару, – она улыбнулась. – Мы вас до кровати довели, а он вам потом чётки в руку вложил и ещё долго рядом стоял, бормотал что-то.

Падре опять уходил в сон. Каждый раз, когда дремота настигала его, он молился, чтобы проснуться, а тут и слова не успел сказать. Душная, неподъёмная усталость поглотила его, опуская на самое дно своих тенистых покоев. Неспокойный был у него сон; то и дело он ворочался в постели, будто предчувствовал что.

Проснулся от странного шума. Через сон сначала подумал, что ему показалось. Мало ли что послышится на старости лет – и слух уже не тот, и разум, и приходит на ум разное, нехорошее, тёмное… Часто такое с ним случалось: вроде сидит в тишине, а будто есть в ней кто. То ли шуршит, то ли ползёт. Не тронуться бы умом на старости лет, думал он. Вот оно, Божье проклятие… Каждый раз Ланге молил Господа, чтобы Он пощадил его, не очернил светлый ум, не лишил его ясности. Вроде всё стихло, прислушался падре; только мелкий дождь накрапывал за окном, да листья шумели.

«Пора бы убрать во дворе, – думал он, уходя в тягучую дремоту, – сгрести все листья в кучу… Достанем завтра из сарая грабли…»

На улице заржала лошадь. Одна она у них была, да и то неспокойная, никогда не спала по ночам. Бог её знает, что ей было нужно.

«Вот ведь неугомонная, – думал падре, – и чего ей не спится…»

Он закрыл глаза, усмиряя как мог ломоту в старом теле, вздохнул глубоко, и только провалился в сон, как что-то грохнуло в дальней келье.

«Опять, наверное, Жоэль встал…» Вздохнув, отец Ланге перевернулся на бок.

Обычно мальчик ходил по всем комнатам, пока они с Марией не догоняли его, – тогда уж нужно было быть поосторожней, не разбудить, не испугать, пусть он себе бормочет; каждый блаженный сам разумеет, как ему лучше, сам себя успокоит… Так они его и доводили до постели – падре по одну руку, Мария по другую. Глаза у Жоэля были стеклянные, отрешённые, у всех бродящих во сне такие глаза. Да вот только и в жизни они были такими же…

Приезжала к ним как-то женщина, представилась доктором. Невысокого роста, взгляд потухший, несчастный. Не раз приезжала, не для них, для себя, помолиться. Что-то тяжёлое было у неё на душе, Ланге всегда это видел. Вроде улыбается человек, а будто тяжесть какую несёт. К тому же немного он знал верующих докторов, обычно они отдельно от Бога.

Смотрела женщина на парнишку, расспрашивала, пыталась разговорить. Ланге ей объяснял, что неразговорчивый тот, немой. А женщина всё за своё. Вы же, говорит, не знаете, какая это немота, врождённая или приобретённая. Ланге и правда не знал.

– Да разве дело только в немоте, – не веря, что того не видит доктор, переспросил тогда он.

– Не только, – соглашалась она, – но причина одна.

– Может, и одна, – вздыхал падре, – да разве теперь разберёшь?

А женщина возьми и спроси: когда, говорит, его привели? Ланге сказал, что четыре года назад. И лишь потом осознал, что о том, что мальчишка пришлый, никто этой женщине не говорил. Откуда ей было знать? Мог же Жоэль и сам набрести на их церковь, а мог и родиться здесь, как та же Мария… Нет, так и спросила она: когда привели. Ещё с полчаса смотрела тогда на Жоэля, потом вздохнула и ушла. Так с тех пор и не появлялась.