Колокол

Медленные, тяжёлые шаги Фабьена приближались к нам. Люсинда схватилась за дверную ручку.

– Подожди! Что ты делаешь? – испугался я.

– Открываю дверь, стой там.

Она толкнула меня к стене и потянула дверь на себя, та заскрипела и открылась; наружу вывалился белый клуб жаркого пара.

– О! Месье Лоран, вы уже встали! – сказала Люсинда.

Я затаился за дверью.

– Чем это пахнет, Люсинда? И что ты здесь…

– Я набрала вам ванну, месье.

– Сегодня разве четверг?

– А разве нет?

– Да вроде…

– Не будете мыться?

– Почему же, я был бы не прочь…

Фабьен, пыхтя и переваливаясь, зашёл в ванную комнату.

– Сколько здесь пара, почти ничего не видно, – ворчал он.

– Давайте я помогу вам снять ночную рубашку, – сказала Люсинда и подняла его сорочку над головой.

Пока Фабьен боролся с ворохом ткани, не спешившей отпускать его огромную голову, я выскользнул за дверь. Не желая оставаться в этом доме ни минуты, сбежал со ступеней, чуть не упал на последней и уже подходил к двери, как услышал вопли Фабьена.

– Юбер! Что, чёрт возьми, это значит, подонок?!

Он шлёпал мокрыми пятками по полу, за ним бежала Люсинда.

– Поскользнётесь, месье Лоран, – причитала она, – осторожнее…

– Иди сюда, Юбер! – Фабьен, наспех завёрнутый в полотенце, то и дело поправлял его на животе.

Я пытался справиться с замками.

– Это твой плащ висел в моей ванной? Отвечай! – Он тряс вонючим плащом, выставив его перед собой. – Я твой запах за милю учую, ты как вонючая псина, Юбер!

Странно, но я не чувствовал никакого страха, только смех распирал моё тело. Во мне смеялся Юбер.

Месье Лоран поскользнулся на лестнице и, похоже, даже упал. Этого я уже не увидел – лишь слышал его болезненный стон, когда выбегал из дома.

Колокол уже не звенел. Я не знал, бил ли он утром, да и до вечера оставалось полдня. Ждать я не мог. Может, если пойти не в это время, то и мигрени не будет? Но куда идти? Каждый раз, когда я заходил в этот лес, мне казалось, что я вижу его впервые. Я сошёл с дороги, как и тогда. Костлявые кисти высоких деревьев тянули ко мне свои длинные пальцы, скинув с себя всё лишнее, оголив только чернь и спутанность старых ветвей. За голыми стояли хвойные – так и чередовались одетые с раздетыми в этом бесконечном лесу. Из-за стволов лезли паучьи тени высоких папоротников; поваленные деревья, заросшие мхом, преграждали путь. Я перешагивал их, задевал кем-то срубленные ветки, шёл дальше, уже и не помня, правильно ли иду. Куда же я шёл тогда и как увидел то поле, и было ли оно вообще? Казалось, лес стал ещё гуще, уже и дороги не видно. Я не знал, что буду делать, когда увижу его, и как это может помочь, – я хотел лишь дойти и узнать, почему он выбрал меня, этот колокол. Потом я сделаю всё, что хотел от меня Норах, всё, что захочет каждый из этой семейки. Я буду играть в любую игру, лишь бы вернуть мою Маргарет. Но этот колокол есть только здесь, и если я покину это место раньше, чем дойду до него, то уже не увижу его никогда. В нос опять ударил хвойный запах, как и в тот день. Тогда боль догнала меня, я просто выбрал не то время. Но сейчас всё будет иначе. Я прошёл уже половину пути, не почувствовав ни тошноты, ни озноба. Они думают, доктор сошёл с ума; должно быть, он и сам о себе так думал с тех пор, как не вспомнил один из дней, с тех пор, как потерял всё, что скрывал. Его заметки не вылезали у меня из головы. Нужно предупредить хоть кого-то: мадам Лоран или Ребекку, но что им сказать? Что я шарился в чужих вещах? Кто я? В котором из тел? Или поговорить с доктором напрямую…

– Помогите!

Кто-то кричал.

– Помогите!

Из глубины леса. С другой стороны, там, куда уходила дорога. Голос знакомый, такой же, как… у Ребекки. Это она! Я кинулся в другую сторону; рядом с дорогой деревья пореже, этот конюх быстрее и доктора, и меня, он ловчее всех, вместе взятых. Ветки стегали меня по лицу, но ноги, его быстрые ноги ни разу ни обо что не споткнулись; будь я собой, давно уже упал бы. Юбер был словно зверь, он знал этот лес, знал каждую ветку, он взбесился от этого крика, он хотел разорвать… Я сам испугался его, себя в его теле. Юбер набрал воздуха в грудь и так засвистел, что в ушах зазвенело. Птицы с карканьем поднялись с ветвей, отбивая крыльями, будто топотом, оголили верхушки деревьев, оголили ясное небо, поднялись чёрным облаком и застыли на нём.

– Эй, отпусти ее! – крикнул я.

Я увидел тень – она сжимала Ребекку, лежала на ней.

– Отпусти!

Тень оглянулась и встала. Это был мужчина в плаще. Он ухмыльнулся, сплюнул и побежал к повозке; кучер на ней хлестнул лошадей.

– Передай Фабьену, – крикнул он, – его дочь ещё не расплатилась! Но расплатится, если он не отдаст свой долг!

Лошадь поднялась на дыбы и помчалась по узкой дороге.