Колокол

Ветер сдувал с плеч тонкую кофту, поднимал платье, путал все её волосы. Ребекка уже не куталась, не защищалась от холода; холод был в ней самой, трескучий, разрывающий на части. Она не слышала ни ветра, ни шума деревьев, ни стука колёс о промозглую землю, не ржания чужих лошадей, ни быстрых нервных шагов, приближающихся к ней.

– Эй, ты, – крикнул кто-то, но будто не ей, будто не здесь, не рядом. – Эй, ты, – повторил опять кто-то, – скажи старику, что земля эта наша. Пусть отдаёт долги, ты поняла? Фабьен всё проиграл!

Ребекка молчала, только издали до неё доносились неполные фразы, непонятные обрывки слов.

– Ты его дочь? – Голос приблизился. – Говори же! – Наклонился над ухом, стал неровно дышать. – А ты ничего такая, хорошенькая, – засмеялся он.

Ребекка очнулась, хотела вскрикнуть, но было уже поздно. Грубая сила толкнула её на промозглую землю, она ударилась головой, платье шуршало, задрался подъюбник. Ребекка увидела чужие глаза.

29 глава

Я проснулся от запаха навоза и какой-то кислятины. Никак не мог открыть глаза. Что-то кололо в спину, что это, чёрт возьми… Я залез за поясницу и вытащил из-под себя ломкое, грязное сено. Оно всадило мне пару заноз. Откуда на кровати Фабьена сено? Или я не…

Соскочив с лежака, я угодил в стоящую рядом посудину, полную вонючей жидкости, чуть не шмякнувшись в неё лицом; задел её локтем, таз опрокинулся на меня, и теперь уже я вонял этим смрадом. Это блевотина, а я – Юбер. Его, должно быть, тошнило всю ночь, и теперь я в этой вонючей жиже… В углу конюшни ржавый умывальник и коричневое вонючее мыло; я намыливал руки и тут же смывал, намыливал и смывал. Вода кончилась; я снял рубаху и остался в одних штанах. Запах никак не уходил, он будто въелся под кожу, он будто и был мной. Какой же отвратительный этот Юбер… Чем я помогу им в этом теле? Нужно пробраться в дом. У Лоранов отличная ванная комната. На улице уже светло, но не настолько, чтобы этот свет разбудил хоть кого-то в доме. Я накинул плащ, что вонял так же, и пошёл в дом. Дёрнул за дверь – закрыто. Фабьен опять заперся на все замки. Постучал – тишина, ещё раз – шаги, откуда-то издали, теперь всё ближе; один за другим защёлкали замки. Юбер знал, что она не спит.

– Фу, ну и воняет от тебя! – сказала Люсинда.

– Помыться бы, – я посмотрел на неё.

– Ещё чего! А мне потом влетит…

Люсинда знала, что не влетит, в этом доме всем на всех наплевать; она хотела поиграть в хозяйку. Я хотел схватить её за талию и прижать к себе так, чтобы она морщилась и вырывалась… Нет, этого хотел Юбер, мне лишь хотелось помыться.

«Ну хватай же её, бери давай!» – говорил внутренний голос; вся звериная сущность Юбера просто лезла наружу. Я дал ему волю. Схватил Люсинду за локоть и притянул к себе; она взвизгнула, но быстро замолкла. Юбер целовал её красные, пахнущие пудрой и молоком губы, а Люсинда даже не думала вырываться.

– Я сделаю тебе ванну на втором этаже, – сказала она, когда наконец оторвалась от моих губ.

– Возле спальни Фабьена? – выдохнул я.

Внутри всё горело. Этот конюх будет весь день кувыркаться с ней, не дав мне сделать ничего.

– Так даже интереснее, – она подмигнула. – Тебе не кажется?

– Не кажется что? – не понял я.

Мне было не до этого. Я во что бы то ни стало решил дойти до церкви сегодня. Неизвестно, когда именно настанет тот день, о котором говорил Норах, неизвестно, когда именно появится Норах, и смогу ли я дойти до конца леса, хватит ли сил. А тут ещё этот конюх с Люсиндой и я в нём…

– Что нас могут застать, – сказала она.

– Не понял…

– Если нас застанут вдвоём, в ванной хозяина, тебе попадёт, – протянула Люсинда с таким удовольствием, будто того и хотела.

– Почему нас, почему вдвоём?

Она посмотрела на меня так, будто хотела вышвырнуть обратно за дверь.

– Да и чёрт с ними, – сказал я.

Ванна была горячая, с ароматом лимона, внизу трещала печь. Люсинда намыливала мне спину, на двери висела чистая рубашка. Ванная комната наполнилась паром, сквозь него были видны только стройные руки Люсинды. Я запрокинул голову, она запрокинула свою на меня. Казалось, целая вечность пролетела мимо. Люсинда только начала меня целовать, как вдруг резко оттолкнула и вылезла из ванны. Наспех протёрлась большим полотенцем, влезла ещё мокрая в своё простое выцветшее платье, опоясалась пожелтевшим фартуком, собрала мокрые волосы на макушке и припала к двери.

– Что такое? – Я приподнялся.

– Проснулся… Тихо! Молчи!

– Кто?

– Да тихо ты, – замахала она на меня.

Голос у Юбера и правда был громкий, с грудной хрипотцой, я ещё плохо им управлял.

– Вылезай, – прошептала Люсинда. – Уходи; я скажу, что мылась одна.

Юбер почти не вонял. Я вытер его чистым полотенцем и одел в белую рубашку. Она была почти по размеру.

– Чья это рубашка?

– Доктора.

– Но он же заметит!

– Он почти свихнулся с той ночи, ты же сам его принёс, – сказала она быстрым шёпотом. – Тихо! Фабьен идёт…

– Свихнулся? Ты о чём?

– Ты же сам сказал, что нашёл его в лесу спящим на голой земле. А вчера он не мог найти какие-то бумаги, и всё кричал и кричал на всех…

– Я забыл их вернуть…

– Что?

– Ничего…