Колокол по Хэму

– Я говорю, что убью тебя, сука, если у тебя не развяжется язык. Я в любом случае должен был убить тебя за то, что ты сделала с малышом Сантьяго, но дам тебе последний шанс – только если ты перестанешь валять дурака. Какое сообщение ты отправила сегодня утром, прежде чем вывести рацию из строя?

Мария все еще смотрела на меня, робко улыбаясь. Судя по ее виду, она не была испугана, только смущена.

– Ладно, – сказал я по-немецки. – Идем на корму. Я припас для тебя чудесные подарки.

Во взгляде Марии по-прежнему читалось недоумение, и только когда я перебрался через сиденье и двинулся к выходу из рубки, она улыбнулась и взяла руку, которую я ей протягивал. Она прошла между сиденьем и приборной панелью и осторожно зашагала к корме.

Я открыл один из тайников и вынул изогнутый нож, взятый у убитого немца.

– Узнаешь, Мария? – спросил я по-испански.

Она улыбнулась с таким видом, будто радуется тому, что я заговорил понятными для нее словами.

– Si, – ответила она. – Это тростниковый нож. Такими ножами режут тростник.

– Очень хорошо, – сказал я, продолжая говорить по-испански. – Ты знаешь, что это такое… но ты не знаешь выражение „между нами и морем“. А ты не могла этого не знать, Мария. Любая девчонка, выросшая на кубинском побережье, обязательно перенимает эту фразу от взрослых. Кто ты – испанка? Или немка с испанскими корнями? Кстати, твоему знанию кубинского диалекта можно позавидовать.

Мария смотрела на меня широко распахнутыми глазами:

– Что ты говоришь, Хосе? Я…

– Если ты еще раз назовешь меня Хосе, я пристрелю тебя раньше, чем собирался, – сказал я, вынимая из тайника „магнум“ и наводя дуло в сторону Марии. – Sprechen Sie! – рявкнул я.

Мария отпрянула, словно я закатил ей пощечину.

Устав от притворства – Марии и своего собственного, – я ударил ее по лицу. Один раз, но от души. Она рухнула на подушки сидений и сползла на палубу. Потом поднесла ладонь к щеке, глядя на меня во все глаза, откинув голову на планшир.

Кривой тростниковый нож лежал там, где я его оставил – на кормовом сиденье, чуть ближе ко мне, чем к ней. Я все еще держал в руке пистолет.

– Итак, – заговорил я по-английски, – я начну по порядку, и если ошибусь, ты меня поправишь. Ты – один из двух членов ликвидационной группы Бекера. Панама. Это твоя постоянная кличка. Тебя забросили на Кубу несколько месяцев назад. Если я съезжу в твою деревню – как ты ее называла?

Пальмарито, неподалеку от Ла Пруэба, в предместьях Сантьяго де Куба, – то наверняка выяснится, что там никто и не слыхивал о семье Маркес… во всяком случае, о семье Маркес, из которой сбежала девчонка, изнасилованная собственным братом. А может быть, Мария Маркес существовала, но ты убила ее?

Мария все еще прижимала ладонь к багровеющей щеке и смотрела на меня, будто на ядовитую змею.

– Очень хорошо, – сказал я, переходя на немецкий. – Мартин Кохлер, злосчастный радист „Южного креста“, приходит к тебе в бордель, как и было условлено. Или он должен был встретиться там с лейтенантом Мальдонадо? Впрочем, это несущественно. Дождавшись ухода кубинского полицейского, ты взрезала Кохлеру горло, заперлась в ванной и подняла шум. Очень тонко, Мария. Мы с Хемингуэем нашли шифровальный блокнот, который должен был попасть к нам в руки, а ты поселилась в финке. Господи, как ловко ты водила нас за нос!

Мария моргнула, но на ее лице не отразилось ни удовольствия, ни злорадства.

– Разумеется, ты и прежде бывала там, – продолжал я. – В первую ночь после моего приезда ты стреляла в нас, когда мы играли в ковбоев и индейцев в усадьбе Франка Стейнхарта. Но в кого ты стреляла, Мария? В Хемингуэя? Это бессмысленно. В меня? Это в равной степени бессмысленно, поскольку я нужен был вам, чтобы провести наивного писателя по этому лабиринту. Вам нужен был человек, который расшифрует радиопередачи и убережет Хемингуэя от смерти. Вам требовался человек, который поможет ему оказаться в нужное время в нужном месте, чтобы мы послужили вам посыльными и передали вот это.

Я вынул немецкую курьерскую сумку и швырнул ее на длинное сиденье рядом с тростниковым ножом. Мария посмотрела на нее так, как заблудившийся в пустыне смотрел бы на кружку с холодной водой.

– Одерни юбку, Мария, – небрежно бросил я по-немецки. – Ты сидишь задрав колени, и я вижу твои трусы и торчащие из-под них волосы.

Женщина еще сильнее покраснела и потянула подол платья. Потом ее руки замерли, и она впервые за все время посмотрела на меня с неприкрытой ненавистью.

– Не огорчайся, – сказал я. – Ты настоящий профессионал. Просто у тебя выдался неудачный день.

Мария встала и опустилась на край сиденья, подчеркнуто избегая смотреть на нож и курьерскую сумку, лежащие между нами.

– Сеньор Лукас, – медленно заговорила она на кубинском диалекте, – вы принимаете меня за кого-то другого. Клянусь матерью. Я действительно немного знаю немецкий и английский… научилась у мадам, в доме которой…