В отличие от вольной Крюковки и демократичной Алмазовки, где принудительным трудом не обременяли, в Игнатовке специальный наряд обходил утром слободу, собирая всех пригодных к работе, вернее, еще способных двигаться. Их гнали на окраину. Здесь с утра дымила мыловарня, гончарили, фабрика исправно выдавала корявые деревянные изделия, именуемые мебелью. Еще улицы убирались, правда, кое-как, но важен был сам факт уборки. И за всем — недреманное око конвоя. За конвоем — око старших командиров, за ними — сановников, за ними — секретарей и легатов, а уже за теми — Святого Прелата.
Практика достойная всяческих похвал… и страх, пропитавший, кажется, даже камни Игнатовской слободы. Подконтролен каждый вздох, мысль, — что-то ты дружочек зазевался, замыслил не-то, — а уж слово — и подавно. За слово — костер, иногда, но редко, как и в других слободах — отряды. Неписаный, но свято исполняемый договор, принятый в городе Дите, действовал даже на территории Игнатовки.
Или не по нем — колокол? Дениска, Родриго-Роман, они ведь с ним разговаривали, помогали ему… может, это для них разложен недосушенный тростник.
Илья затравленно оглядывался. Сопровождение не тянулось, стояли в вольных позах. Все одеты в короткие балахоны из рогожи. Куколи откинуты, за ради того, что начальства высокого пока нет. Позволяют, значит, себе люди некоторую вольность. Но обратись к ним, спроси чего, пожалуй, на месте стопчут: не моги нарушать! А лица все же разные. Трое безразличны, усталы и раздражены. Четвертый посматривает с некоторым интересом. Доведись остаться одним, глядишь, и разговор бы получился. Но, поймав взгляд Ильи, и этот отвернулся: заметят неуставное переглядывание — шагать любопытному ландскнехту в первых рядах на свидание с Ужасом Святого Ипполита, сиречь Большой Дурой.
Страх и доносительство и страх за недоносительство. Как это понятно! Ой, да мы ж не местные, но и в наших краях такое случалось. Ой, даже сильно случалось. И с ним случилось, только в Аду. Или оно все ж не Ад? Кто бы в конце извилистого пути подсказал. Интересно же.
Внезапно накатившая, нездоровая эйфория напоминала истерику. Усилием воли, — откуда только взялась, видимо не всю выбили, — Илья заставил себя смотреть только на помост. Никаких посторонних мыслей! Вот — плахи настила, вот — дрова, вот — тростник. Солома еще какая-то белесая. Не иначе, в дело пошли отходы от производства циновок.
Циновки из рисовой соломы — вообще отдельный разговор. Плели их только в одном месте — на Киатйской Горке. Из баек, гуляющих по Алмазовке, Илья знал, что за кольцом песчаных барханов, за излучиной реки, на возвышенности проживали даже и не китайцы.
Вьетнамская семья, или не семья — партизанский отряд, в количестве двух мужчин и семи женщин, провалился в реалии Дитовской сторонки всем скопом. Но самое главное: они проявились с оружием. Что уж там пришло в голову, убегающим от войны, вьетнамцам на площади города Дита, кто теперь поймет, только, застрелив стража, они кинулись подальше от каменных стен. Остановилась новопроявленная команда на излучине реки за полосой песков. Их там не преследовали, да и в городе — не очень. Идти дальше сил у людей не было. Они встали лагерем, окопались. Через некоторое время на взгорке у воды поднялись три хижины. Насельники занялись гидротехническими работами: быстро подняли дамбу, вслед за строительством которой, по равнине пошли ветвиться каналы. На разбитые ровными квадратами поля хлынули воды реки. У беглых вьетнамцев оказался с собой рис. Не мудрствуя лукаво, они наладили свое родное знакомое каждому с детства дело. Заколосились поля.
Тут-то у насельников и начались трения с местными. Про имеющееся у вьетнамцев оружие теперь знали не понаслышке. Несколько обладателей наиболее дурных голов легли вместо удобрения в хляби рисовых плантаций. А на территорию поселка отныне вход посторонним был накрепко заказан.
Однако сношения с городом постепенно наладились. В обмен на рис вьетнамцы стали перекрывать русло реки. Вода отводилась на поля, а у городских властей появлялась возможность провести очистные работы почти посуху.
Во вьетнамском вопросе наличествовал еще один немаловажный аспект. Поговаривали, что в поселке Вьетконга идет самая настоящая обычная, хоть и уединенная жизнь. Там даже есть дети! Упоминался так же, высланный соседями десант. Якобы крюковцы, прослышав о наличии у раскосых большого количества женщин, снарядили экспедицию за живым товаром. Сколько их пошло неизвестно. Обратно не вернулся никто. Один алмазовский житель с умной головы пристал к экспедиции. От него, естественно, с тех пор тоже — никаких вестей. Рассудили: либо воду на рисовые поля возит, либо присутствует на тех полях в виде удобрения.
Илья очнулся как от толчка: на площадь наступила тишина. Теперь граждане католического района стояли ровным кругом. Только с одной стороны этот круг разрывался, опять же, ровно как по струнке. В образовавшийся живой коридор вносили портшез.