Кольца Джудекки

Из портшеза узкая темная, с поблескивающим на пальце камнем, рука махнула в сторону помоста. Стражники одновременно подняли факела, в молчаливом салюте порядку, и поднесли их к вязанкам тростника. Но те и не подумали загораться. Илья услышал шипение. Рисовая солома, та занялась, было, но ее присутствовало очень мало. Сгорев быстрыми, рваными сполохами, она начало аутодафе так и не положила. По лающей команде распорядителя, факельщики сделали два шага по кругу и приступили ко второй попытке.

Теперь в одном месте стойко задымило. Но Илья, уже зашедший за передел возбуждения, и взирающий на происходящее как будто со стороны, перестал пялиться на головки факелов, которые тыкались в тростник. Он глядел в небо. Легкие, сиреневые, волокнистые облака уступили место глухой черноте. Появилось ощущение, что площадь накрыли крышкой. Народ безмолвствовал. В напряженной тишине только подошвы факельщиков шаркали по булыжнику, да редко брякал металл. Еще — тихое потрескивание. Разгоралось таки помаленьку.

Дым густо размазало по площади. Не хватало тяги. Факельщик, который стоял ближе к Илье, первым поднял голову, да так и застыл. За ним — остальные. Народ тихо зароптал. Ужас, от несущегося на людей неба, на много превосходил волю Святого Прелата. Так вот! В окошке портшеза мелькнуло сухое тонкое лицо. Далековато, плохо видно, но Илья себе домыслил: недоумевает Прелат Ги и раздражается, если не гневается уже.

Женский крик вспорол, робко шелестевшую тишину у лобного места. Он ввинтился в мозг, не оставляя места мыслям — только желание, избавиться от напора нестерпимого звука.

Она кричала рядом. Илья увидел: женщина вывалилась на брусчатку и покатилась, визжа на одной нескончаемой ноте. И не увидел бы, так стража отшатнулась. Его больше не держали. Тот, что с любопытствующими глазами, схватился за голову. И ему, бедолаге, не хорошо. Тот, что справа, просто с сел на землю и раскачивается.

Грянуло! Нет. Сначала вспыхнуло так, что каждая мелкая деталь обрела четкий контур. За вспышкой — краткая как сама вспышка гробовая тишина. А за ней… .

Грохот вселенского обрушения!

На голову, на голый, натруженный визгом мозг обрушился каскад смертельно плотного звука. Люди вокруг попадали. Рухнул и сам Илья. Крест, установленный в центре площадки вдруг стал выше. Волновалось, копошащееся, месиво тел.

Он пополз, благо, окружающим стало не до него. Каждый был сам по себе. В адской какофонии каждый выживал, как мог.

По дороге попался кривой железный тесак, застрявший между камнями. Илья сел и неловко стал перепиливать веревку, на связанных сзади руках. Благо, руки ему замотали кое-как, иначе до рассвета бы трудился. Как только онемевшие ладони освободились, он рванул к помосту и начал разбрасывать сырые, тяжелые связки камыша. Но, оказалось, в том уже не было необходимости. На разбитые чудовищным звуком головы и спины стеной хлынул дождь.

Мгновение и струи холодной, жесткой от напора воды залили и чахлое пламя костра, и вообще все обозримое пространство. Почти ничего не было видно даже необыкновенным глазам Ильи. Только тени копошились и расползались вокруг. Он упорно шарил взглядом, искал нужное. Нашел. Тяжелая пика, — такой же подгоняли Илью, — валялась под ногами. Он ее подхватил и рванулся в сторону портшеза.

Шторка задернута. А за ней — паучок-старичок, который отдал приказ, бить и мучить его, Илью, сжечь Сергея…  но это, в общем, ерунда. Что такое двое перебежчиков с той стороны? Мясо. Сколько было до них? Кто ж считал…  Такая естественная, такая стройная церемония предполагалась. Кого надо — сожгли бы. Кому надо — посмотрели бы, на ус лишний раз намотали и пошли по домам. Завтра на работу… .

Первый же удар копьем сквозь тонкую кожаную шторку встретил живое и упругое. Илья вытащил свое оружие, приметился и ткнул еще раз. Будто вилы в копну всаживал. Но что самое страшное, что потом не мог ни забыть, ни объяснить: откинул занавеску, и всунув голову в темное, душное пространство, убедился — убил.

Он побрел к помосту. И не нашел бы, да споткнувшись о край, упал на вытянутые руки. Дождь лупил, будто, с неба пустили струю человеколюбивого душа Шарко. Илья прикрыл голову руками. Они мгновенно онемели. Тогда он натянул на затылок куртку и, оскальзываясь и чертыхаясь, все же, забрался на помост.

А там уже кто-то был. Илья испугался, что опоздал, что Сергея прикончили даже несмотря на стихийный срыв торжественной церемонии. У самого креста стоял человек. И сразу — облегчение: он резал веревки. Одна рука Сергея уже была свободна. Илья как стоял, так и сел на связку мокрых, твердых камышей. Кто? А? Долговязый такой и брызги над головой веером, будто поток разбивается о невидимую тарелочку? Держится та плоская тарелочка неизвестно на чем. Не видно ее вообще-то.