И когда узнала она от Финвэ все, что случилось со времени ее ухода (ибо до того не интересовалась новостями), то была глубоко тронута; и мысленно сказала Финвэ: «Я ошибалась, покинув тебя и нашего сына или, по меньшей мере, не вернувшись после краткого отдыха; сделай я так, он бы мог вырасти мудрее. Но дети Индис исправят его ошибки, и оттого я рада, что они появились на свет, и Индис дарую я свою любовь. Как могу ненавидеть я ту, что приняла все, от чего я отказалась, и лелеяла то, что я покинула. Если бы я могла вплести Повесть нашего народа, тебя и твоих детей в многоцветный гобелен, как памятник ярче самой памяти! Ибо хотя ныне я отделена от мира и согласилась с Приговором как справедливым, все же я желаю видеть и запечатлеть судьбу дорогих мне и их детей, и детей их детей. [Добавлено: Я желаю вновь обрести тело и его умения]».
И Финвэ сказал Вайрэ: «Слышала ли ты мольбу и желание Мириэли? Почему Мандос должен отказать ей в этом исцелении печали, дабы существование ее перестало быть бесцельным и бесплодным? Слушай же! Я пребуду в Мандосе навсегда вместо нее, и тем возмещу нарушение Приговора. Ибо, воистину, если я останусь бездомной фэа и отрину жизнь в Амане, то Приговор не будет нарушен».
«Ты можешь полагать так», - ответила Вайрэ, - «но Мандос суров, и нелегко получить у него дозволение нарушить слово. И он будет думать не только о Мириэли и тебе, но и об Индис и твоих детях, коих ты, словно, и забыл, жалея ныне лишь Мириэль».
«Ты несправедливо судишь обо мне», - молвил Финвэ. «Против закона иметь двух жен, но можно любить двух женщин, каждую по-своему, и любовь к одной не уменьшает любви к другой. Любовь к Индис не вытеснила любви к Мириэли; так и ныне жалость к Мириэли не умаляет сердечной заботы об Индис. Но Индис разлучилась со мной без смерти. Я не видел ее долгие годы, и, когда Исказитель сразил меня, я был один. Любимые дети утешат ее, и ныне, я думаю, ей дороже всех Инголдо16. О его отце она могла бы горевать; но не об отце Фэанаро! Но превыше всего сердце ее стремится ныне к чертогам Ингвэ и к покою ваньяр, далеких от раздоров нолдор. Мало утешения принес бы ей я, вернувшись; и владычество над нолдор ныне перешло к моим сыновьям»17.
Но когда обратились к Мандосу, сказал он Финвэ: «Хорошо, что ты не желаешь возвращаться, ибо я воспретил бы это, пока нынешние горести не останутся в далеком прошлом. Но все же лучше, что ты предложил сам лишить себя возрождения, по свободной воле и из жалости к другому. Это намерение ведет к исцелению, и из него может произрасти добро».
Поэтому, когда Ниэнна пришла к нему и возобновила просьбы за Мириэль, он согласился, посчитав отказ Финвэ выкупом за нее. Тогда фэа Мириэли была освобождена и предстала перед Манвэ, получив его благословение; и затем отправилась в Лориэн, и вновь вошла в свое тело, и встала, как некто, пробудившийся от долгого сна; и тело ее наполнили новые силы. Но после долгого раздумья в сумерках Лориэна, когда вспомнила она свою прежнюю жизнь и те вести, что узнала, сердце ее по-прежнему полнилось печалью, и она не пожелала возвратиться к своему народу. Поэтому подошла она к дверям Дома Вайрэ и просила дозволения войти; и дозволение было дано, хотя в Доме этом не обитал никто из Живых и никто не входил туда в телесном облике18. Но Вайрэ приняла Мириэль, и та стала ее главной ткачихой; и все вести о нолдор в течение всех лет с самого начала стекались к ней, и она вплетала их в гобелены истории, такие прекрасные и искусно сделанные, что казались живыми, не подверженные разрушению, расцвеченные красками столь прекрасными, каких не видели в Средиземье. Финвэ иногда дозволяют узреть этот труд. И до сих пор сидит она за работой, хотя имя ее изменилось. Ибо ныне ее зовут Фириэлью*, что означает на языке эльдар «Та, что умирала»19 и также «Та, что вздохнула». «Прекрасно, как гобелены Фириэли» - такими словами редко хвалят даже работы эльдар.
*Ибо до ухода Мириэли у эльдар Валинора не было слова для подобной «смерти», хотя у них были слова для разрушения (тела) и убийства. Но « »
означало «выдыхать», как если бы кто-то вздохнул или глубоко выдохнул, а при уходе Мириэль испустила глубокий вздох и затем лежала неподвижно; и те, кто стояли рядом, сказали « », - «она выдохнула». Это слово эльдар потом использовали для смерти людей. Но хотя этот вздох они считают символом разъединения души и тела и прекращения телесной жизни, эльдар не путают дыхания тела с духом. Последний они зовут, как было сказано, словом «фэа»
или «файрэ», которое прежде означало, скорее, «сияние». Ибо хотя фэа сама по себе невидима телесному взору, именно свет эльдар считают наиболее подходящим материальным символом для «внутреннего духа», «света в доме», или «коакалина», как они его еще называют. И те, в ком фэа сильна и неискажена, иногда, говорят, видны смертному взору испускающими (хотя и слабо) лучи света, подобные светильнику, зажженному изнутри.
В конце рукописи «Законов и обычаев эльдар» имеется несколько страниц черновых «Примечаний», и я частично привожу их здесь.
( )