Колыбель для ласточки

Фурский держал самообладание в узде, подъезжая к зданию профессора, поднимаясь на лифте, подходя к двери. Но стоило переступить порог офиса, как нервы сдали.

— Ты должен помочь! — не сдержался Фурский. — Я в полной жопе!

— Рад, что ты это осознаёшь, а не строишь из себя властелина всех и вся, — заметил с улыбкой Светилов.

— Что ты лыбишься? Тебе весело? Только знай, помирать, так вместе. Я один на дно не пойду!

— Держи себя в руках, Олег.

— Не затыкай меня!

— Где твоё спокойствие? Я тебя не узнаю.

— Сотри эту дурацкую улыбку!

— Всё-всё-всё. Не стой, присаживайся, виски будешь? Мне сказали, ты хотел поговорить.

— Какое виски?! Ты не понимаешь, в какой мы ж…

— Ты, — отрезал профессор. — Ты, мой дорогой партнёр. Я не убивал свою дочь.

Фурский подскочил к Светилову и схватил за ворот рубашки:

— Осторожнее со мной, я много чего знаю о твоих делах. И дочь я не убивал. Она выживет.

— Конечно-конечно. Если она умрёт, ты не переживёшь, я понимаю. А теперь отпусти меня и поговорим, как хорошие… — поцокал языком, — товарищи. Друзьями мы не были, согласись. Отпусти-отпусти. Иначе разговора не выйдет.

— Я тебя отпущу, но ты видимо плохо понимаешь, что происходит.

Светилов отряхнул ворот рубашки, будто руки Фурского его запачкали, опустился в кресло, указал на соседнее:

— Ты присаживайся, присаживайся, а то ещё удар хватит.

— Ты издеваешься?!

— А я смотрю, ты так и не научился держать себя в руках. С другими ты скала, сама хладнокровность. А со мной? Почему ты так меня боишься?

Олег не стал отвечать.

— Нулевой оказывается трус?

— Закрой свою пасть! Скоро за мной придёт полиция, и я им всё про тебя расскажу.

— Как страшно. Пугаешь, как ребёнок. Это так мы с тобой связаны? Сказками? — рассмеялся.

— У меня сохранились все документы по Караэсу, есть видео нашей встречи, и я знаю журналистку, у которой есть компромат на всех твоих возможных спасателей.

Профессор взял пустой стакан, покрутил в пальцах, поставил. Вытащил телефон из кармана брюк, сдвинул экран, повернул к собеседнику.

— Не на неё ли ты рассчитываешь? — оскалился улыбкой, протягивая мобильник.

Фурский взглянул на изображение и невольно ослабил галстук. Зверски избитая журналистка Сафьялова смотрела с экрана заплывшим глазом, полыхающим ненавистью.

— Так ты о ней? — хохотнул профессор. — Видишь ли… пока ты разбирался со своей семейкой и любимой игрой, мои ребята трудились. А ты выходит бездарно тратил время: одну дочь застрелил, другая сбежала. Всё пошло прахом, Олежек.

Фурский исходил гневом. Как же ему хотелось уничтожить Светилова. Убить собственными руками. Он сжал кулаки, подходя ближе к своему врагу.

— Мало крови? — поинтересовался профессор. — Хочешь ещё и моей замараться? Что ж, давай. Только и ты живым отсюда не выйдешь. Тронешь меня, и сразу откроется дверь. Здесь же камеры, Олежек. И прослушка. Неужели, ты от горя совсем ополоумел?

Фурский сдержался. Удар пришёлся по столу. Стакан Светилова полетел прямиком в стену.

— Какой я тебе Олежек?! Ты…

— Я кто? Я твой друг по двору, я тот, кто помог обставить убийство Кати, как самоубийство. Разве нет? Я тот, благодаря кому ты стал Нулевым. Не я ли придумал игру? Не я ли помогал составлять правила? Придумал название? Не я ли находил игроков, когда ты только начинал? А? Олежек? Я. Всё это делал я! А почему ты не задумывался? Друзьями мы ведь не были, так почему же я тебе помогал?

— Ты больной психопат, помешанный на деньгах, вот почему! Тебе от игры приходило семьдесят процентов, — прошипел Фурский. — Плюс ты получал проценты с игроков!

— Верно. «Соседи» оказались удачным вложением. А особенно удачным стало знакомство с Давидом. Он работал на меня. Собирал компромат на игроков и пытался вычислить твою личность. Я ему тебя не выдавал, мне было интересно взглянуть, как он будет нарушать правила, чтобы потом ты же сам от него и избавился. Он слишком много пил и слишком много болтал. Хотя вначале был очень полезным. Он помог сохранить мне лабораторию по Караэсу. Крохотную. Но зато о ней так никто ничего и не узнал. Даже Сафьяловой невдомёк, где ещё хранится яд. Удивлён?

— Мне плевать. Если меня посадят, сядешь и ты!

— Угрозы-угрозы. У меня есть друзья, они помогут. А у тебя кто? Никого. Да и подумай сам, если от игры ты как-то и отмажешься, подставив тех же участников, то что делать с происшествием на мосту?

— Кариша выживет. Я отец, я всё улажу!

— Допустим. А как насчёт убийства Кати?

— Та история в прошлом! Все знают, что это самоубийство!

— Все, кроме тебя, меня и твоих дочерей. Ты же помнишь тот день?

Он помнил. За Катей кто-то следил. Её это жутко нервировало, и она начала винить в слежке участников игры. Она знала об игре, не одобряла и просила его поскорее со всем покончить. Он лгал, будто они лишь играют в смерть, а на деле все остаются живы. Лгал, что, когда разбогатеет, оставит «Соседей».

В тот день они жутко поругались, он напился. Катя просила развод, грозилась забрать детей. Он явился домой, едва волоча ноги, накатил ещё, достал манекен. По нему иногда стрелял, если не справлялся со злостью, правда делал это незаряженным пистолетом. Играя.