Командарм Дыбенко

— Ты прав, братишка.

Рассказал Свистулев о своей жизни «на суше»: комиссарил в родных краях, на фронт пошел добровольцем.

— Как живут финские товарищи, которых ты вывез из Гельсингфорса?

— Живут и работают хорошо. Коммуна «Ауэр» крепнет. Эйве Карту, помнишь финского большевика, секретарь партийной ячейки, ему помогает сын Ирмаре. Все сердечно благодарны Советскому правительству, спасло оно их от неминуемой смерти. Всех бы истребили белофинны.

Свистулев уехал. Теперь оба балтийских матроса будут воевать рядом, на Южном фронте, только встретиться им уже не придется. Комиссар 2-го артиллерийского дивизиона 21-й стрелковой дивизии Павел Никандрович Свистулев 7 января был тяжело ранен в боях за Новочеркасск и умер в госпитале близ Воронежа 19 февраля 1920 года. Узнает об этом Дыбенко, когда вернется в академию…

Коллонтай проводила Павла на вокзал.

— Покончим с беляками, вернусь в академию, — сказал Дыбенко жене.

Но произойдет это не скоро…

После беседы с командующим 10-й армией А. В. Павловым и членом Реввоенсовета Б. Д. Михайловым 25 ноября Дыбенко отбыл в расположение своей дивизии. Поджарый рыжий конь шел тихо, времени для размышлений хватало. Дыбенко находился под впечатлением недавнего разговора в штабе, и перед ним все более четко вырисовывался план готовящегося большого наступления советских войск. Шесть пехотных дивизий и кавалерийская бригада 10-й армии занимают фронт по линии Усть-Медведицкая, Качалинская, Дубовка. Своим правым флангом они наносят удар в направлении Нижне-Чирская, левым — ликвидируют белых в районе станицы Качалинской. Затем всеми силами переходят в общее наступление на Царицын. На флангах действуют 9-я и 11-я армии…

У Дыбенко в 37-й дивизии 3 пехотных полка и кавалерийская бригада. Штаб располагался в Дубовке, живописном городке на правом берегу Волги, в 52 километрах к северо-востоку от Царицына… В небольшом домике собрались командиры. Начдив уже познакомился со всеми, убедился — народ обстрелянный, боевой.

— По берегу Волги бандитствует конный корпус генерала Топоркова, — зло говорил командир кавбригады Курышко, донской казак, бывший вахмистр, невысокий, плечистый, с крупным неласковым лицом. У него шестнадцать ранений — пулевых, осколочных, сабельных, кинжальных. — Товарищ начдив, ударить бы так, чтобы от топорковцев пух полетел!

— Давно пора! — поддерживает Курышко рыжеволосый, вихрастый, лет тридцати, ладно сбитый командир эскадрона Гусев.

— Хорошо бы разбить Топоркова, — соглашается Дыбенко с командирами. — Об этом недобитом генерале и в штабе армии говорили: «Житья от него нет — всюду успевает». Вот и соседи — 38-я, 39-я дивизии — вынуждены отходить под натиском корпуса Топоркова.

Тишина в комнате длилась недолго. Дыбенко читал донесение конной разведки: «На участке 37-й на основании сведений, полученных от пленных, действуют два полка белых». Начдив оживился: «Они-то покажут нам дорогу к штабу Топоркова…»

Кончался холодный ветреный декабрь 1919 года. 29-го рано утром Дыбенко вызвал Курышко.

— Останешься за меня командовать, а я с твоей кавбригадой «погуляю» по тылам белых. — Заметил, как насупился Курышко. «Обидел героя, сам рвется в бой». Тут же изменил решение: — Отправимся вместе.

Кавалеристы проворно оседлали коней. Затемно миновали пределы передовых застав дивизии. На рассвете внезапно напали на кавалерийский полк белых, за 30–40 минут разметали его. Около полусотни трупов осталось на снегу. 120 конников сдались, попросились в Красную Армию. Почти все оказались односельчанами бойцов кавбригады, насильно мобилизованными деникинцами. Красноармеец Гарбузов, весельчак с лихим рыжим чубом, встретил брата, румянощекого богатыря, толкнул в грудь, сказал:

— Это тебе за то, что с беляками связался. А что к красным перешел, хвалю, Василий, — и крепко обнял.

— Родня, чай, мог и полегче. Так и зубы повывалятся, — без злобы проговорил тот…

Захватили лошадей, пулеметы, сено, овес. После недолгого отдыха возвратились в Дубовку. Узнали, что соседняя 38-я дивизия под напором превосходящих сил противника оставила станицу Качалинскую. В полночь Дыбенко вызвали к аппарату. Командарм объяснил обстановку, сказал:

— Выручай 38-ю. Поднимай конников на рассвете — и в путь. — Помолчал: — Знаю, бойцы устали, кони не успели остыть, и бой предстоит нелегкий. На тебя, Павел Ефимович, надеюсь… Приободри народ, и, как говорят, с богом…

Дыбенко и Курышко едут рядом и, видимо, думают об одном и том же. На истощенных лошадях трудно по гололедице преодолеть эти семьдесят с лишним километров. А вступать в бой придется с ходу. У белых больше сил: около 6 тысяч сабель, пластунская бригада и пехотные части. У 38-й и 39-й дивизий не более 4,5 тысячи штыков а 300 сабель, еще в кавбригаде 420 сабель, 8 пулеметов и 2 орудия.