Комендантский час

- Да последнее время его-то и не было. Он ушел в том месяце. На фронт, говорил. Вот только вчера и вернулся в форме и с наганом. "Ты, говорит, - тетя Лена, меня разбуди в восемь", - и к себе пошел.

- А почему вы в шесть ушли с поста?

- Ах, товарищ начальник, не в шесть - в семь ушла, Гастроном у нас в семь открывают.

- Долго там были?

- Час, наверное, у меня часов-то нет. А домой шла и у ворот двух военных встретила, они-то мне и сказали, что время пять минут девятого.

- Военные выходили из вашего двора?

- Из нашего. Из ворот.

- Постарайтесь вспомнить их.

- В сапогах хромовых, с ремнями через плечо. У одного, что на часы смотрел, нашивка золотая.

- Какая нашивка, узкая или широкая?

- Широкая, товарищ начальник, страсть какая широкая.

- Вы раньше их не видели?

- Нет, не видела.

- Что дальше?

- Я, конечно, побежала Зиновия Аркадьевича будить. Гляжу, дверь открыта. "Неужто встал?" - думаю. Зашла в комнату, а он лежит. Тут я и побегла на улицу.

- Игорь, - Данилов встал, - дело ясное. Ты сейчас иди в "Вечерку", найди знакомых Грасса, узнай, кто такая Марина. Ты, Степан, с жильцами поговори. Я в управление.

На лестнице Данилов задержался, пропуская санитаров, уносивших убитого. Он прошел сквозь расступившуюся толпу любопытных у подъезда, подошел к машине.

- Извините, - кто-то тронул его за рукав.

Данилов оглянулся. Перед ним стояла пожилая женщина с пустой авоськой в руках.

- Я хотела вам кое-что сообщить...

- Слушаю вас.

- К гражданину Грассу ходило много разных людей. Журналисты... А три дня назад заходил его сослуживец, подполковник.

- Так, значит, подполковник? Я знаю, летчик?

- Нет, пограничник. Такой интеллигентный, седоватый. Очень жалел, что не застал его.

- У этого подполковника ожог на правой щеке? - внутренне холодея, спросил Данилов.

- Ошибаетесь, у него шрам, белый такой, с левой стороны, здесь, женщина провела пальцем от губы до глаза.

Он. Точно он. Широков. Уже в машине Иван Александрович расстегнул крючки воротника. На душе было скверно. Точно так же, как пятнадцать лет назад, когда он в Питере, на Лиговке, потерял след Резаного.

Зачем Широков приходил к Грассу? За деньгами? Может быть, за ценностями? Маловероятно. Ни денег, ни тем более ценностей у убитого не было. Значит, Широкову был нужен Зяма-художник. Но ведь Грасс никогда не связывался с уголовниками. Он делал фальшивые накладные артельщикам, липовые печати на документы, справки. Его "клиентура" была - крупные хозяйственники. Кто же указал Широкову на Грасса? Кто?

В коридоре "Вечерки" пахло керосином. Из-за закрытых дверей вырывался приглушенный стук пишущих машинок, обрывки телефонных разговоров, смех.

В отделе иллюстраций было тихо. Огромное окно распахнуто, за ним в золотистом мареве видны крыши и облезлые церковные маковки. Со стен на Игоря смотрел добрый десяток человеческих лиц. Красивые, строгие и веселые женщины, мужчины с орденами и без таковых, бородатые и бритые, дети.

Из-за стола, заваленного старыми фотографиями, обрезками бумаги, рисунками, газетными полосами, навстречу Муравьеву поднялся человек в синем костюме.

- Я хотел узнать, сотрудничал ли в вашей газете художник Грасс.

- Зяма? Разумеется! Мы с ним гигантские друзья! А с кем имею честь, простите? Смирнов, - представился художник.

- Значит, мне повезло. - Игорь достал из кармана удостоверение.

Смирнов внимательно прочитал его, поднял на посетителя удивленные глаза:

- Нет. Это недоразумение. У него были неприятности, но давно. Он чудный художник. Хороший товарищ.

- Вы его хорошо знали?

- Хорошо - не то слово. Зяма мой лучший друг!

- Значит, мне опять повезло.

- Что? Скажите, что могло с ним случиться? Ах ты господи, Зямка...

Смирнов заметался по кабинету, он был похож на большую птицу.

- Вы сядьте, сядьте, пожалуйста. - Игорь присел на стул. - Дело серьезное.

- Серьезное? - Смирнов сел и сразу же начал перекладывать на столе строчкомеры, пинцеты, ножницы.

- Вы только... В общем, Грасс, убит.

Ножницы со звоном упали на пол. Смирнов закрыл лицо руками. Только пальцы мелко вздрагивали.

"Они слишком тонки и красивы для мужчины, - подумал Игорь, - слишком нежны".

Смирнов убрал руки, и Муравьева поразила перемена, происшедшая с этим красивым, не по годам моложавым лицом. Оно сразу постарело, даже глаза померкли. Перед Муравьевым сидел усталый, больной человек.

- Дайте закурить.

Смирнов неумело взял папиросу, прикурил.

- Зяма звонил мне вчера, сегодня он должен был зайти ко мне с новыми рисунками...

Он замолчал. В комнате повисла тишина, гнетущая и тяжелая.

- Кто мог это сделать? - спросил Смирнов.

- Мы еще не знаем. Вот пришли к вам. Надеюсь, вы поможете.

- Я говорил ему: брось эту женщину. Брось!

- Вы имеете в виду Марину?

- Да, Марину Флерову.

- Кто она такая?