Комиссия

- И ты тоже, Калашников, произносишь! Ай-ай, не ожидал я от тебя-то, Петро! От предсе-дателя нашей Комиссии! И разве мыслимо это сравнить? То военный вопрос, а то - хи-хи! - женский? Тоже мне - сравнил! Ну и ну! Игнашка закрыл лицо еще и другой рукой, а Дерябин сказал ему:

- Игнатий! Кому говорят: сбегай за Устиновым! Узнай, не вернулся ли?

Игнатий теперь уже отнекиваться не стал, схватил с крюка шапку, а в кухне надел полушу-бок и убежал, похихикивая.

Члены Комиссии еще поговорили по женскому вопросу: не лучше ли было вручить всю государственную власть женщинам, если мужчины так плохо управляются с нею?

Но тут вспомнили, что при Елизавете и при Екатерине тоже войны были великие, что поряд-ка и при них не хватало сильно, что Анна Иоанновна и Анна Леопольдовна были злее Грозного, а Иван Иванович указал, что в елизаветинское царствование ежегодно одна четверть государст-венной казны разворовывалась, и это было как бы даже законом российским.

Дерябин постучал пальцем по столу:

- Ближе к делу, товарищи Комиссия! И вот еще что: я не сильно-то доволен тобою, поручик Смирновский, за твои нонешние необдуманные слова! И все мы должны быть недовольные ими! Все!

- Что такое?

- Ну, ты узнал о моей ударной группе в шесть человек - честь тебе и хвала, и тут проявил-ся твой военный глаз! Ладно! Но зачем же при всех-то, при Игнашке хотя бы Игнатове, объяв-лять об этом? Зачем?

- Он тоже член Комиссии! Вы же его не выгоняете прочь, он заседает и голосует? Значит, вы ему доверяете?

- Доверие доверию рознь! - И Дерябин хотел еще что-то объяснить поручику, но его перебил Саморуков:

- Ты бы назвал поименно ударную-то свою шестерочку, начальник охраны! Нам их как-никак, а должно знать! Шестерых девок святых полувятских, дак помним всех, и энту шестероч-ку тоже надобно держать в своем в уме?! А?

Дерябин замялся.

Смирновский, подождав, сказал:

- Неохота тебе говорить, Дерябин? Ну, не говори, ладно. Подумать, так ничего ведь от этого не меняется, кто в шестерку входит! К тому же я ее почти знаю! Ну в одном человеке могу ошибиться, в одном, не более!

Спустя немного вернулся запыхавшийся, очень довольный Игнашка, полушубок сбросил в кухне, шапку снова принес в горницу и повесил над собою на гвоздь в оконном карнизе, сообщил:

- Устинова Николы как не было с леса, так и нету! Говорил же я - нету его! А хозяйка, наша, Зинаида, та в гости к Устиновой к Домне пошла! Сам видел, своими глазами, уходя: обои зашли к им, в избу! Вот уже верно што, вот женский вопрос, дак женский! Хи-хи!

Игнашкино сообщение, должно быть, действительно смутило Комиссию, хотя никто и не подал вида.

Калашников сказал:

- Верно, что ли? Передать бы наши все дела, ну и, само собою, распри тоже, в женские руки? В Зинаидины вот и передать? Я пожизненно дивлюсь как это она своими руками избу держит? В какой такой немыслимой чистоте?. Вы глядите хотя бы вот на этот один цветошный листочек? Вот он - сияет от черенка до наконечника и радуется бесконечно такому существова-нию! Ведь это надо же уметь?

Члены Комиссии поглядели на занавесочки, на комод, на семейные карточки между окнами, на часы-ходики, на всё то, что видели уже множество раз, и опять удивились сиянию всех предметов и всей горницы, тусклому, потому что сумрачно уже было, но все-таки сиянию, а Калашников и еще сказал:

- Мы вот, мужичье, сколь топчемся тут, ранней осенью начали и по сю пору никак не кончим. Окурки кажный божий день, а то и по ночам в цветошные горшки втыкаем, а всё одно - не смогли сделать Зинаиде Павловне беспорядку! Вот руки, дак уж руки!

- Да-а-а... - вздохнул, протяжно Игнашка. - Действительно, в энти бы угадать руки! Да хотя бы только чуть повыше ихнего локоточка!

- Игнашка! - сердито оборвал его Калашников. - Срамник ты, в самом-то деле, либо кто? Да и Кирилл вон дома - услышит! Неудобство же!

- А што такого? Сами же вон об чем говорите - об женском вопросе! А я дак тольки чуток, и уже неладно, и уже - срамник! Несправедливо же энто!

И тут члены Комиссии снова подобрели друг к другу, не стало ни у кого в глазах зла. Иван Иванович Саморуков и тот, хотя по возрасту и глядел не слишком участно, зато - понимающе.

Даже Дерябин улыбнулся тонкими своими губами, прикрыл глаза и сказал:

- А ведь верно! На фронте, бывало, приснится солдатику, будто на жениной руке поноче-вал, и уже счастье! Он об этом счастье после дружку своему, когда оне из котелка вдвоем хле-бают ложками, потихоньку рассказывает... У вас, у офицерства, поручик, не так же ли бывает?

- У всех так же! - кивнул Смирновский. - Даже удивительно, что у всех!

Как раз в этот момент Саморуков глянул в дворовое, запотевшее от непогоды окно и с удивлением, даже с испугом каким-то сказал:

- Зинаида-то, хозяйка-то, запрягает кудай-то? Запрягла уже. И вроде одна в нонешнюю непогодь?!

К окну тотчас прильнул Игнашка и тоже сообщил:

- Устиновский кобель рядом с ей зачем-то? И торопятся обои!

Иван Иванович встал, открыл дверь в кухню, спросил:

- Кирилла? Ты дома?