— У этой Фугге вам придется переплатить вдвое против честной цены. У нее там две дочери трудятся…не покладая рук, вот к ней купчишки-то и шастают. Ну а она, понятно, цену держит. Зачем вам этот вертеп? Ступайте к Гюнтеру, вон напротив. У него отличная комната на втором этаже, сейчас свободная.
Мы постучались в дом напротив. В окно выглянул заспанный толстяк.
— Эй, любезный, это ты Гюнтер? У тебя, говорят, есть комната!
— Да, господа. Изволите посмотреть?
— Изволим.
Толстяк исчез и через полминуты просунул в окно деревянную лестницу.
— Это что, у тебя нет входной двери?
— Добрые господа, — заискивающе произнес хозяин, — дом старый, раньше у нас все строили так! Времена были лихие!
— Как будто сейчас другие. Ладно, не ной, мы залезем!
Поднявшись по приставной лестнице в окно, мы попали на закопченную хозяйскую кухню. Потом по такой же крутой лестнице, но уже внутри дома, поднялись на сольер и вскоре осматривали комнату под крышей. Действительно просторная — в базарные дни тут могло проживать с полдюжины приезжих — но, как водится, холодная.
— Клопы есть? — деловито осведомился Литц, пихая тюфяк.
— Бывает, какой-нибудь купчишка притащит на себе. Но не беспокойтесь, мы их вымораживаем, а тюфяки меняем.
— Не вижу здесь очага…
— О, не беспокойтесь об этом! Сейчас ночи теплые. Зимой, да, иной раз приходится приносить гостям под вечер жаровню. А сейчас — хорошо и без нее. Вам будет очень тепло, еще никто не жаловался!
— Ночью, — хорошо, а днем?
— Сударь, но днем вы навряд ли будете сидеть тут на тюфяках, вы же не для этого прибыли в город?
— Сколько?
Хозяин закатил глаза кверху.
— С купцов я беру двенадцать крейцеров за седмицу, но для вас, добрые господа, я готов пойти навстречу, и ограничиться десятью.
Я поразился.
— Десять крейцеров за седмицу? Да ты с ума сошел, мошенник!
— Сударь! — хозяин сложил руки на груди, приняв постный и жалостный вид. — В городе цены всегда высокие, а уж сейчас — особенно. Народ все прибывает, скоро хороших мест совсем не останется!
— Куда они приезжают? Ведь ярмарка сейчас закрыта?
— На праздник, конечно же. Через пять дней у нас будет праздник обретения Неизбывного Света, и народ съезжается заранее из деревень со всей Земли вольного Теофилбурга и даже из соседних городов.
— Мы не задержимся дольше, чем на три дня. Ты еще успеешь сдать свою халупу паломникам.
— Но, добрые господа, если вы решите остаться на праздник — я же не выгоню вас!
— Что за вздор! Говорю, что до праздника мы уедем — значит, уедем! Ты, любезный, плохо нас слышишь?
— Поверьте, господа, когда вы узнаете подробнее про наш праздник, вы нипочем не захотите уехать, не побывав там! Ни разу еще такого не было, чтобы приезжие не остались на праздник!
— Ладно, давай так. Мы заплатим за седмицу по крейцеру в день. А если останемся на праздник — заплатим за седмицу твою цену. Пойдет?
— Но, господа? Я беру деньги вперед!
— Ну, так вот они, и не задерживай нас более, любезный!
— Простите, я хотел сказать, что беру деньги наперед, и, конечно же, я не посмею напомнить таким важным господам про долг по окончании проживания. Внесите десять крейцеров, а я вам с удовольствием верну ваши деньги, если вы съедете до праздника!
— Да Тзинч с тобой, забирай.
Я выдал ему серебро, и докучливый тип, наконец-то, удалился. Мы с Литцем развалились на тюфяках, чтобы немного отдохнуть.
Мысли мои вернулись к разговору, произошедшему на площади. Я повернулся к магу.
— Литц! Как ты думаешь, стоило бы завести в отряде пушку?
— Пушку? — Литц насмешливо посмотрел на меня своими черненькими глазками. — А почему не дракона?
— Пушку можно было бы сделать. Отлить из меди или бронзы…
— А порох?
— А что порох? Его ведь делали раньше. Почему нельзя сделать его теперь? Алхимики разучились делать порох?
— Алхимики здесь не при чем!
Литц уже откровенно веселился.
— Порох раньше делали сами пушкари. Ничего хитрого.
— Ну, раз пушкари теперь не могут сделать нормального пороха, может быть, переговорить с алхимиками?
Маг уже давился от смеха.
— Никто сейчас не сможет сделать доброго пороха, даже сам Верховный Архимаг не смог бы! Это невозможно!
— Но отчего? Почему раньше можно было, а теперь — нет? Во времена Карла-Франца пушки не были редкостью. Видел, даже ствол сохранился!
— Потому, достопочтенный герр, — торжествующе заявил мне Литц, — что любое орудие просто разорвется, не сделав и дюжины выстрелов.
— Гм. Отчего вдруг? Разучились отливать стволы?