Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина

Напомним, что педант и низкопоклонник Молчалин в «Горе от ума» Грибоедова тоже «числился по Архивам» (дейст. III, строка 165) или, как написал английский комментатор «Горя от ума» Д. Ф. Костелло, «состоял на службе в Государственном архиве» (Оксфорд, 1951, с. 177).

Пушкинский зоил — второстепенный поэт Михаил Дмитриев (см. коммент. к XXXVII, 2) — также служил там.

Служба эта была весьма условна; и выбор данного вида гражданского поприща молодыми людьми, не желавшими идти в армию, объяснялся тем, что из всех невоенных учреждений лишь Коллегия иностранных дел (к которой в Москве в то время относились только Архивы) считалась в 1820-е годы достойным местом службы для дворянина.

⁵шут печальный.В черновике (2368, л. 31 об.) — «Московских дам поэт печальный», а в зачеркнутых строках — «поэт печальный и журнальный» и «поэт бульварный».

«Шут» имеет много значений; основные из них: придворный шут, клоун, паяц, а также игривый эвфемизм для обозначения «черта» и «домового», породивший (фамильярный и добродушный) эквивалент понятия «негодяй» в разговорной речи пушкинского времени (галлицизм la drôle <чудак>; см. коммент. к XLIX, 10).

¹⁰В[яземский].Полностью имя написано в черновике (2368, л. 31 об.).

Есть нечто очень привлекательное в том, что Пушкин заставляет своих лучших друзей развлекать своих любимых героев. В главе Первой, XVI, 5–6, Каверин ждет Онегина в модном петербургском ресторане, теперь же Вяземский в Москве своей милой беседой смягчает Танину скуку, доставляя ей впервые, после того как она покинула дорогие ее сердцу леса, минуты удовольствия. Старик в парике, очарованный новой знакомой Вяземского, — это, конечно, не князь N., бывший онегинский приятель-повеса, а теперь толстый генерал, которого вскоре встретит Татьяна, но в некотором роде его предшественник.

Вяземский в письме к жене из Петербурга 23 янв. 1828 г. пишет в связи с опубликованным в «Московском Вестнике» отрывком из этой главы: «Есть описание Москвы Пушкина, не совсем ознаменованное талантами его. Как-то вяло и холодно, хотя, разумеется, есть много и милого. Он, шут, и меня туда ввернул».

Критик Н. Надеждин, рецензируя главу в «Вестнике Европы», 1830, находил, что стиль описания — «истинно Гогартовский».

L

   Но тамъ, гдѣ Мельпомены бурной   Протяжный раздается вой,   Гдѣ машетъ мантіей мишурной ⁴ Она предъ хладною толпой,   Гдѣ Талія тихонько дремлетъ   И плескамъ дружескимъ не внемлетъ,   Гдѣ Терпсихорѣ лишь одной

 ⁸ Дивится зритель молодой   (Что было также въ прежни лѣты,   Во время ваше и мое)   Не обратились на нее¹² Ни дамъ ревнивые лорнеты,   Ни трубки модныхъ знатоковъ   Изъ ложъ и кресельныхъ рядовъ.

LI

   Ее привозятъ и въ Собранье.   Тамъ тѣснота, волненье, жаръ,

   Музыки грохотъ, свѣчъ блистанье, ⁴ Мельканье, вихорь быстрыхъ паръ,   Красавицъ легкіе уборы,   Людьми пестрѣющіе хо́ры,   Невѣстъ обширный полукругъ, ⁸ Всѣ чувства поражаетъ вдругъ.   Здѣсь кажутъ франты записные   Свое нахальство, свой жилетъ   И невнимательный лорнетъ.¹² Сюда гусары отпускные   Спѣшатъ явиться, прогремѣть,

   Блеснуть, плѣнить и улетѣть.

¹ Собранье.Вигель так описывает его вид в начале девятнадцатого века; «Записки» (Москва, 1928), I, 116: «Чертог в три яруса, весь белый, весь в колоннах, от яркого освещения весь как в огне горящий… и в конце его, на некотором возвышении, улыбающийся всеобщему веселью мраморный лик Екатерины». Полное название клуба (основанного в 1783 г.) было с 1810 г. — Русское благородное собрание. Он был известен так же, как Дворянский Клуб или Дворянское собрание.

^13–14Спешат явиться… Блеснуть… и улететь.Хорошо известная в поэзии Запада интонация. Ср.: Мур, «Лалла Рук: Огнепоклонники» (5-е изд., Лондон, 1817, с. 184):

На день блеснул он опереньем,Пленил наш взор и улетел!

LII