Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина

Еще в 1816 г. в посвященном Жуковскому стихотворении из 122 строк шестистопным ямбом (начинающемся: «Благослови, поэт…» — с оставляющим комическое впечатление созвучием формуле русского церковного ритуала: «Благослови, владыко») Пушкин упомянул всех трех поэтов, названных в «ЕО», глава Восьмая, II, причем примерно в таких же сочетаниях; Дмитриев «слабый дар с улыбкой похвалил», Державин «в слезах обнял меня дрожащею рукой», а Жуковский «мне руку дал в завет любви священной».

III

   И я, въ законъ себѣ вмѣняя   Страстей единый произволъ,   Съ толпою чувства раздѣляя, ⁴ Я Музу рѣзвую привёлъ   На шумъ пировъ и буйныхъ споровъ,   Грозы полуночныхъ дозоровъ:   И къ нимъ въ безумные пиры ⁸ Она несла свои дары,   И какъ Вакханочка рѣзвилась,   За чашей пѣла для гостей,   И молодежъ минувшихъ дней¹² За нею буйно волочилась —   А я гордился межъ друзей

   Подругой вѣтреной моей.

^{4, 9}резвую, резвилась.^{5, 12}буйных, буйно.Трудно объяснить, каким образом появились эти неуклюжие повторы, особенно если вспомнить, с какой исключительной тщательностью Пушкин отделывал начало главы.

¹⁴Подругой ветреной моей.Та же интонация и ритмика в поэме Баратынского «Наложница» (написана в 1829–30 гг.), строки 779–80:

Подруге ветреной своейОн ежедневно был милей…

IV

   Но я отсталъ отъ ихъ союза   И вдаль бѣжалъ... она за мной.   Какъ часто ласковая Муза

 ⁴ Мнѣ услаждала путь нѣмой   Волшебствомъ тайнаго разсказа!   Какъ часто, по скаламъ Кавказа,   Она Ленорой, при лунѣ, ⁸ Со мной скакала на конѣ!   Какъ часто по брегамъ Тавриды   Она меня во мглѣ ночной   Водила слушать шумъ морской,¹² Немолчный шопотъ Нереиды,   Глубокій, вѣчный хоръ валовъ,   Хвалебный гимнъ Отцу міровъ.

^1–14Инструментовка первых одиннадцати строк окончательного текста этой строфы поистине изумительна. Аллитерации построены на гласной «а» (так звучит и безударное «о») и согласных «л», «с», «з», «к»:

Но я отстал от их союзаИ вдаль бежал… она за мной.

Как часто ласковая МузаМне услаждала путь немойВолшебством тайного рассказа!Как часто, по скалам Кавказа,Она Ленорой, при луне,Со мной скакала на коне!Как часто по брегам ТавридыОна меня во мгле ночнойВодила слушать шум морской…........ал........за.........ал..аза....ка...ас..ласк.......за....сла....ла........ал...............ас казака... ас... аскала. ка. каза

.. ал........л.........скакала.. ка..ка...ас.............................л............ ласл............ ск..

Игра внутренних ассонансов, столь поражающая в «ЕО» и других произведениях Пушкина, не так уж редко встречается и в английском стихе. Вспоминаются превосходно выстроенные строки Драйдена (в его подражании, 1692, Ювеналу: «Сатиры», VI), где смятение, вызванное опьянением, передано словами, эхом отзывающимися одно в другом и друг друга передразнивающими (строки 422–423).

Вспоминаются и приемы Вордсворта, при помощи которых он в «Стихотворениях о названиях мест», VI (написано в 1800–02, опубл. в 1815 г.) передает волнение воображаемого моря, распознаваемое им, когда шумит сосновый бор (строки 106–08).

^1–2Но я отстал от их союза / И вдаль бежал… она за мной.Отмечаю здесь любопытный отголосок — слабое эхо «Вакханки» Батюшкова (двадцать восемь строк хореического четырехстопника, 1816, подражание Парни: «Переодевания Венеры», IX, изд. 1808):

Нимфа юная отстала;Я за ней — она бежала…

²Интонация строки Пушкина и смысл, выраженный хореями Батюшкова, вызывают у меня в памяти строку из «Падения» сэра Чарлза Седли (ок. 1639–1701), поэта, о котором оба они не могли знать:

Почти ее настиг, но Фея всё ж бежала…