Комментарии к «Государю» Макиавелли

– не терять духа и надежды даже будучи свергнутым «особо могущественной и грозной силой», поскольку остаются хорошие шансы восстановить свою власть при первой неудаче завоевателя.

У нас в Италии примером тому может служить герцог Феррарский, который удержался у власти после поражения, нанесенного ему венецианцами в 1484 году[168]

и папой Юлием в 1510-м[169], только потому, что род его исстари правил в Ферраре.

Макиавелли использует в данном случае один из своих любимых приемов убеждения читателя: ссылается на исторический пример, который должен подтвердить его предыдущий тезис. Нельзя, разумеется, сказать, что данный подход является изобретением флорентийца, у него были в этом и предшественники, которые использовали историю как пример, который иллюстрирует тот или иной тезис[170].

Здесь есть определенная особенность, состоящая в том, что Макиавелли в своих работах, как уже говорилось выше, не ссылался на труды предшествующих мыслителей, даже древнеримских. Он не делал этого ни в отношении Аристотеля, ни Цицерона. Для него, подчеркнем еще раз, главным подтверждением его максим являлись личный политический анализ и исторические примеры. Последние, правда, зачастую подвергались определенной «подгонке» под мысль автора, но этот вопрос стоит детальнее рассмотреть в дальнейшем при более подходящем случае.

Что касается сути примера, то следует упомянуть, что после победы в 1240 г. гвельфской[171]

коалиции в составе маркиза д’Эсте, римского папы, а также гвельфов североитальянских городов и Венеции политическую власть в Ферраре захватил род д’Эсте, позднее оформивший ее в виде синьории. Затем последовало довольно длительное существование Феррарского герцогства, что может быть объяснено преимущественно геополитическими выгодами буферного нахождения (вспомним здесь хотя бы Швейцарию) между Венецией и Ломбардией. К тому же Феррара не была экономическим соперником мощнейшей Венеции и не представляла особого интереса для других соседей. К этому надо добавить воинственный нрав местных жителей. Ходили слухи, что в то время ни одному из них не удалось избежать по крайней мере одного удара ножом. Наконец, данное общество действительно объединяла преданность правящей династии.

Ибо у государя, унаследовавшего власть, меньше причин и меньше необходимости притеснять подданных, почему они и платят ему большей любовью, и если он не обнаруживает чрезмерных пороков, вызывающих ненависть, то закономерно пользуется благорасположением граждан.

Идея Макиавелли в этом случае, видимо, заключается в том, что захвативший власть правитель часто сталкивается с системной оппозицией на всех уровнях общества, а потому вынужден прибегать к репрессиям. Зато наследующий власть государь с этой проблемой может быть незнаком, если только «не обнаруживает чрезмерных пороков». Кроме того, следует обратить внимание на мысль, которую Макиавелли будет постоянно проводить в дальнейшем: государю нужны любовь и расположение своих подданных.

Давнее и преемственное правление заставляет забыть о бывших некогда переворотах и вызвавших их причинах, тогда как всякая перемена прокладывает путь другим переменам.

Очередной яркий афоризм, который придает блеск максиме. Особенно в переводе Муравьевой. По Юсиму это предложение в переводе на русский звучит так: «В древности и непрерывности властвования гаснут все помыслы и поползновения к новшествам, ведь один переворот всегда оставляет зацепку для совершения другого». Здесь налицо явное сопоставление с пассажем относительно того, что «наследному государю, чьи подданные успели сжиться с правящим домом, гораздо легче удержать власть, нежели новому, ибо для этого ему достаточно не преступать обычая предков и впоследствии без поспешности применяться к новым обстоятельствам».

Глава III

О смешанных государствах