Комментарий к роману "Евгений Онегин"

Пушкин упоминается в числе «nobles seigneurs… qui… appelaient pr`es d'eux pour s'exercer avec lui dans cet art qu'ils aimaient»[267] знаменитого фехтовальщика A. Гризье, жившего в России при Николае I («Заметка об [Августине] Гризье» Роже де Бовуара в кн. «Оружие и дуэль» / A. Grisier, «Les Armes et le duel», Paris, 1847).

Варианты

8 В черновой рукописи (2369, л. 16 об.):

Биф-стек <и> <трюфельный> пирог…

12—14 В черновой (2369, л. 16 об.) и чистовой рукописях прямо указано, что Онегин дрался на дуэлях:

И хоть он был повеса пылкой,

Но предлагать им наконецУстал <он> саблю иль свинец.

XXXVIII

Недуг, которого причинуДавно бы отыскать пора,Подобный английскому сплину,⁴ Короче: русская хандраИм овладела понемногу;Он застрелиться, слава Богу,

Попробовать не захотел,⁸ Но к жизни вовсе охладел.Как Child-Harold, угрюмый, томныйВ гостиных появлялся он;Ни сплетни света, ни бостон,¹² Ни милый взгляд, ни вздох нескромный,Ничто не трогало его,Не замечал он ничего.

1—2Недуг, которого причину / Давно бы отыскать пора — Русские критики с огромным рвением взялись за эту задачу и за столетие с небольшим скопили скучнейшую в истории цивилизованного человечества груду комментариев. Для обозначения хвори Евгения изобрели даже специальный термин: «онегинство», тысячи страниц были посвящены Онегину как чего-то там представителю (он и типичный «лишний человек», и метафизический «денди», и т. д.). Бродский (1950), взобравшись на ящик из-под мыла, употребленный с той же целью за сто лет до него Белинским, Герценом и иже с ними, объявил «недуг» Онегина результатом «царской деспотии».

И вот образ, заимствованный из книг, но блестяще переосмысленный великим поэтом, для которого жизнь и книга были одно, и помещенный этим поэтом в блестяще воссозданную среду, и обыгранный этим поэтом в целом ряду композиционных ситуаций — лирических перевоплощений, гениальных дурачеств, литературных пародий и т. д., — выдается русскими педантами за социологическое и историческое явление, характерное для правления Александра I (увы, эта тенденция к обобщению и вульгаризации уникального вымысла гениального человека имеет приверженцев и в Соединенных Штатах)

3…английскому сплину [см.также XVI, 9 — roast beef; XXXIII, 8 — beef-steaks

] — Диета, на которую Пушкин сажает Онегина, лишь способствует его гипохондрии: я полагаю, что здесь присутствует любопытная реминисценция, отсылающая нас к «Письмам русского путешественника» Карамзина, где в письме из Лондона (лето 1790 г., не датировано) встречается следующая (уже тогда не соответствующая действительности) мысль: «Рост-биф, биф стекс есть их обыкновенная пища. От того густеет в них кровь; от того делаются они флегматиками, меланхоликами, несносными для самих себя, и не редко самоубийцами <…> [это] физическая причина их [сплина]…»

3—4Хандра («-хондрия») и сплин («гипо-») иллюстрируют наглядное разделение словесного труда между двумя нациями, обе из которых известны своей любовью к скуке: англичане взяли себе первую часть слова, а русские — вторую. Конечно, гипохондрия (в первоначальном, широком значении этого слова, не включающем американский оттенок maladie imaginaire[268]), не является особенной принадлежностью какого-либо места или времени. Сплин в Англии и скука во Франции вошли в моду в середине XVII в., и в течение последующего столетия французские трактирщики умоляли страдающих сплином англичан не сводить счеты с жизнью в их заведениях, а жители швейцарских гор — не бросаться в их пропасти, к столь крайним мерам не приводила повальная, но протекающая значительно легче скука (ennui). Эта тема, даже если ограничиться строго литературными рамками, слишком нудна, чтобы подробно рассматривать ее в нашем комментарии, но несколько примеров привести необходимо в доказательство того, что к 1820 г. скука уже была испытанным штампом характеристики персонажей, и Пушкин мог вволю с ним играть, в двух шагах от пародии, перенося западноевропейские шаблоны на нетронутую русскую почву. Французская литература XVIII и начала XIX в. изобилует мятущимися, страдающими от сплина молодыми героями Это был удобный прием, он не давал герою сидеть на месте. Байрон придал ему новое очарование, подлив в жилы Рене, Адольфа, Обермана и их товарищей по несчастью немного демонической крови.