Сейчас эти аллюзии уже не столь жизненны. Итальянское тайное общество, стремящееся установить республику; генерал императора Франции, швейцарец по происхождению, ставший адъютантом императора Российского, — несомненно, все эти темы вполне характерны для 1810-х гг., хотя такое их сочетание не обязательно типично. Барон Анри Жомини (1779–1869), отрекшийся от Наполеона и присягнувший в 1813 г. Александру I, был популярен в российских военных училищах. Его основной восьмитомный труд по военной науке — «Trait'e des grandes op'erations militaires contenant l'histoire critique des campagnes de Fr'ed'eric II, compar'ees `a celles de l'empereur Napol'eon; avec un recueil des principes g'en'eraux de l'art de la guerre»[130]
(Paris, 1811—1816). Согласно автору, основополагающий принцип этого «искусства» «consiste `a op'erer avec la plus grande masse de ses forses un effort combin'e sur le point d'ecisif»[131] (VIII, p. 681).«Нравственные повести» Мармонтеля (см. коммент. к гл. 5, XXIII, 10) тогда читали почти все, но сейчас добродушная ирония такого сочетания слов уже не воспринимается, и Пушкин поступил дальновидно, отказавшись от трудноуловимых ассоциаций частного порядка. Что же до Эвариста Дезире Дефоржа, шевалье де Парни (1753–1814), то Евгения могла интересовать не его лирическая поэзия, а скорее занятные (хотя и длинноватые) богохульства в «Войне богов» («La Guerre des Dieux»; см. коммент. к гл. 3, XXIX, 13, 14). Дерзости одной эпохи становятся банальностями эпохи следующей, и двадцать лет спустя «проказником» Эваристом восторгался лишь какой-нибудь казарменный
8—14
В черновой рукописи последние семь стихов выглядят так (2369, л. 6):Другие отвергнутые варианты на том же листе (стих 12):
и (стих 13):
Вместо правильного
VI
1—4
Эти строки можно истолковать двояко; либо (1) «так как латынь устарела, неудивительно, что Онегин мог всего лишь разбирать эпиграфы» и т. д. (и в этом случае так будет означать «таким образом», «следовательно»); либо (2) «хотя латынь вышла из моды, он все же умел разбирать эпиграфы» и т. д. Первый вариант мне представляется бессмысленным. Какими бы скудными ни были познания Онегина в избитых латинских цитатах, они скорее противопоставление, нежели результат исходной ситуации; второй, правильный с моей точки зрения, вариант не лишен юмора «Латынь устарела, но, хотите верьте, хотите нет, он и впрямь мог расшифровывать затертые эпиграфы и беседовать о Ювенале [во французском переводе]!» Отклик этой иронии есть в VIII, 1–2:Один из эпиграфов, которые он мог разбирать, открывает вторую главу.
3