Коммод. Шаг в бездну

Рим уже стонет под властью Перенниса. Кое‑кто уже вслух обвиняет его в попытке захватить трон. Как иначе назвать назначение сына Тигидия наместником в Иллирик и предоставление ему, двадцатилетнему молокососу, права командовать всей Северной армией. Скольких Переннис обобрал, скольких ограбил, каких только злодеяний не совершили его подручные, особенно некий Теренций, а цезарь словно оглох и не слышит людей, озабоченных узурпацией власти. Более того, на последних играх случился крупный скандал, о чем я с болью в сердце сообщаю тебе.

В разгар празднества, когда император, одолев с десяток медведей и одного носорога, решил передохнуть, в его ложу ворвался странного вида старик. То ли стража не доглядела, то ли Вирдумарий вовремя потерял бдительность, не знаю. Кто, ты думаешь, вбежал в императорскую ложу? Никогда не угадаешь — спальник Марка Аврелия Феодот. Он совсем одряхлел, но видел бы ты его глаза, когда, указав пальцем на префекта претория, он закричал.

— Самое время, Коммод, справлять празднество и заниматься избиением зверей, когда к твоей шее приставлен меч. Опасность не то, чтобы вдали, она уже придвинулась. Она уже нависла над тобой! Если не убережешься, не заметишь, как погибнешь. Предатель собирает против тебя силу и деньги, а его сын подговаривает иллирийское войско устроить мятеж. Если ты не предупредишь его, ты пропал.

Коммод оцепенел. Тигидий — его лицо вмиг налилось кровью, — бросился к старику, принялся трясти его. Потребовал, чтобы тот признался, кто подговорил его и почему он солгал, почему навел напраслину. Затем приказал схватить его.

Два дня цезарь безмолвствовал, на третий старика сожгли заживо на арене в перерыве между сражениями гладиаторов. Глашатай объявил, что бывший спальник Марка наказывается за ложь и напраслину, возведенную им на лучших людей.

Урок был понят. Переннис получил награду, теперь никто не осмеливается ему перечить. Однако в городе теперь только и говорят о возможном заговоре. Вдруг как по взмаху магического жезла начали открываться странные подробности и обстоятельства, связанные с управлением государством. Будто бы Переннис связан с каким‑то разбойником, не знаю, как его зовут, то ли Гектор, то ли Виктор, и, мол, этот разбойник уже затаился в Риме, а вместе с ними и боле пятисот преданных ему, отъявленных негодяев. Преступники должны замутить воду и сразу после убийства императора так припугнуть римский плебс, чтобы никто из черни и пикнуть не мог. К тому моменту Тигидий подкупит преторианцев, его сын — легионы Северной армии, тогда власть безраздельно окажется в руках Перенниса. Ничего более фантастического я за свою жизнь не слышал. О том же заявил и наш Геркулес на очередном собрании нашей коллегии.

Я не знаю, что и думать. На всякий случай имей в виду, в Риме что‑то замышляется. Хорошо, что ты увез семью в Сирмий. Я тоже подумываю отправить Норбану в сельское имение. Да, Бебий, у меня, бывшего ссыльного, бывшего поэта, бывшего человека, появилось имение. Чьим оно было раньше, не скажу. Испытываю стыд».

Из письма Клеандра наместнику обеих Панноний Корнелию Лонгу Младшему.

«…положение угрожающее. Мы висим на волоске. Луций потерял голову от страха и собирается бежать под защиту твоих легионов, однако выехать из города он уже не волен. Богами клянусь, Бебий, только на тебя вся надежда, не дай сыну Перенниса взбунтовать Северную армию. По моим сведениям, выступление намечено на конец года, когда должны быть произведены выплаты войскам. Выплаты задержат, доведут солдат до исступления, до бунта. Стоит им только провозгласить имя подсунутого им нового императора, как денежки сразу найдутся. Одновременно поднимутся преторианцы, которых уже хорошо смазали золотом, а эти ребята, как тебе известно, всегда следуют за тем, у кого толще кошелек.

Радуют сообщения из провинций. Все полководцы Марка — Публий Пертинакс, Сальвий Юлиан, наместник Африки и лучший полководец прежнего правителя Септимий Север, наместник Британии Ульпий Марцелл, наместник Вифинии Клодий Альбин — встревожены, все клянутся в верности моему хозяину, однако выступать на помощь не спешат. Отговариваются тем, что это не выход. Стоит кому‑нибудь из них или всем сообща выступить первыми, пусть даже и по приказу императора, Переннис тут же дезавуирует это распоряжение, объявит себя защитником Коммода, а выступившие на защиту законного принцепса полководцы будут объявлены мятежниками. В удобный момент он втихомолку ликвидирует принцепса и свалит убийство на мятежников. Руки тогда у него будут развязаны. По моему мнению, Переннис только того и дожидается, чтобы у кого‑то из тех, кто обладает силой и, прежде всего, у императора (который, к сожалению, оказался лишен всякой силы), дрогнули нервы. Лучшей услуги ему и предоставить невозможно. Мне с трудом удалось втолковать Луцию, какую хитроумную ловушку подстроил ему Переннис.