Коммод. Шаг в бездну

Кокцея тут же вбежала в спальню, сразу бросилась к ногам императора, обняла ноги, расплакалась. Ее слезы потекли по голеням Коммода. Он изумленно посмотрел на нее сверху вниз, затем обвел взглядом комнату, вновь посмотрел на девушку, наконец выговорил.

— Достаточно. Встань. Верю.

Кокцея, перебирая руками по телу цезаря, встала. Пока поднималась, на лице Коммода обозначилась гримаса отвращения. Он оттолкнул женщину, вскрикнул.

— Не смей прикасаться ко мне.

— Но почему, Луций? — спросила Кокцея.

— Тебе мало, что ты осмелилась грозить мне кинжалом? Клеандр, ты обыскал ее? У нее нет оружия?

— Как ты мог подумать такое, Луций?! — лицо Кокцеи потемнело от гнева.

— Гляди, Клеандр, она опять распаляется, — несколько оробев, закричал цезарь.

— Нет, нет, любимый, — Кокцея прижала руки к груди. — Я буду тиха и покорна как овечка. Только не гони меня.

Коммод пристально и недоверчиво глянул на нее.

— Тиха и покорна?

— Да.

— А не врешь?

— Ты мне не веришь?..

— Верю, верю… — заторопился Коммод. — Ступай Клеандр, мы сами разберемся.

Когда спальник вышел, Коммод не поленился подойти к двери, закрыть ее на задвижку. Потом улегся на кровать, долго и мрачно смотрел на женщину. Та не смела двинуться, потом наконец, скинула плащ, тунику и обнаженная осторожно, как кошка, влезла на постель, примостилась возле императора. Обняла его, прижалась, шепнула.

— Не гони…

Император резко сел на постели, отвернулся, свесил ноги на пол.

— Ты не понимаешь, я не могу взять тебя в Рим. Ты не нужна мне в Риме. Я сам отправляюсь в столицу не в блеске славы, а жалким приживалой. Мой триумф будет тощ и постыден. Что мне показать дерзкому плебсу, что швырнуть в глаза продажным и наглым всадникам. Чем заслужу уважение у надменных и коварных сенаторов? Мало того, что заключил мир с германцами, так еще и приволок жену. Мне будут постоянно напоминать о том, что я поддался на твои ухищрения и позволил себя соблазнить. К лицу ли подобная слабость сыну божественного Марка? Что я смогу ответить ненасытной на чудеса и развлечения толпе? К тому же ты не люба мне.

Кокцея прильнула к нему сзади.

— А ты попробуй. Возьми меня. Я словом не обмолвлюсь, что являюсь твоей супругой, пусть даже разведенной. Ты не найдешь более преданного и верного себе человека, разве этого мало?

— Что такое верность и преданность? Слова… У тебя есть золото? Ты умеешь пророчить судьбу? Сможешь помирить меня с Римом? Зачем ты мне?

Кокцея вскочила на кровати, воскликнула.

— Если ты бросишь меня, я покончу с собой.

— Только не на кровати. Где‑нибудь в углу и попробуй без крови

Кокцея удивленно глянула на него и зарыдала. Медленно сошла с кровати, подняла тунику, столу. Так со слезами на глазах направилась к двери. Отодвинула задвижку, дверь сама собой распахнулась. Она шагнула в темноту.

В спальню боком втерся Клеандр. Приблизился к Коммоду, тот по — прежнему сидел на кровати. Заметив спальника, уныло сказал.

— Не люба она мне.

Клеандр стоял потупившись, долго молчал. Наконец тихо выговорил.

— Ее нельзя выпускать из дворца.

Луций не ответил.

— Ее нельзя выпускать из дворца, — настойчивее выговорил раб.

— Почему? Пусть прозябает в своей Виндобоне. Она получила развод, и никакая собака в Риме не сможет попрекнуть меня неравным браком.

— Он беременна. Если родится мальчик, могут возникнуть осложнения в будущем.

— Ты уверен?

— Нет, не уверен, но судя по всем обстоятельствам, она ждет ребенка. Пора доказать, что ты достоин быть императором.

— Кому?

— Самому себе.

— То есть? — император заинтересовался, хотя на лице по — прежнему стыла меланхолическая гримаса. Он начал дергать себя за пальцы. Клеандр ударил его по рукам.

— Ты совсем как мать, — глухо выразился Коммод.

— Сейчас не время вспоминать вашу матушку. Решай.

— Почему я?

— А почему я? Чтобы ты потом обвинил меня в убийстве своей бывшей супруги?

— Полагаешь, что без этого нельзя?

— Нельзя, и ты сам это знаешь. Будь честен с самим собой. Отдай приказ.

— Кому?

— Мне.

— И кто же его исполнит?

— Желающие найдутся.

— Это забавно, — усмехнулся император. — Представь, она выходит из дворца и где‑то в темной подворотне, за углом ее поджидает ужасная смерть. Короткий протяжный крик. — Он помедлил, потом спросил. — Где? В городе? На выходе из города?

— Лучше в родном доме. Вместе с матерью. Потом подожжем дом, и все будет шито — крыто.

— Как‑то это все неожиданно. В лоб, — засомневался Коммод. — Я больше никогда не увижу ее?

— Никогда.

— Это звучит заманчиво, — он поднял голову, глянул куда‑то в даль, простер руку в жесте, которым он приветствовал войска. — В душе пусто, нет жажды мщения, нет ненависти, нет любви. И что хуже всего, выбора нет. Пора ставить точку и предать забвению дерзкую поселянку. Какая трагическая сцена! Ты предлагаешь поджечь дом? Но в этом случае сбегутся соседи. Они здесь очень активные, крепко держатся друг за дружку. Нет, все необходимо проделать в порыве страсти, на пределе сил, ведь именем моим негоже заслоняться. И кто же я, как не избранник, как не властитель судеб…

Он начал заговариваться. Клеандр терпеливо ждал. Наконец цезарь провозгласил.