— Твой тесть? И не упоминай, пожалуйста, об этом субъекте. Я его физиономию видеть не могу. Дочка у него прелесть, но сам он… пятки лизал социалистам в тридцать шестом году! Таким вот гусям мы и обязаны Матиньонским соглашением[105]
… И еще этот — Адриан Арно, хотя ты, кажется, у него познакомился со своей женой? Пристроился к чужому богатству и думает, что очень умен… Ну, да ладно. Теперь всякие эти штучки надо ликвидировать.— Они не допустят. Имеется красный пояс[106]
… Разные эти рабочие организации… То ли дело на канадских заводах!.. Кому же пойдет на пользу война?— Вот именно. Поэтому-то она и необходима. Чтобы покончить со всем этим политиканством и навести порядок в своем собственном доме — во Франции. А там посмотрим.
— Но, дядя, ведь война приведет к катастрофе…
— Ага, ты все читаешь своего Морраса? Вижу, вижу. Конечно, Моррас — человек весьма достойный, но ведь он литератор… «Катастрофа». Громкие слова. Вот если и дальше все пойдет так, как идет с тридцать шестого года, тогда жди катастрофы. А тут какая же катастрофа? Для кого? Вот на днях я получил письмо из Германии от одного крупного промышленника, с которым я веду дела… содержание письма я, разумеется, сообщил одному из членов кабинета. Мой немец тоже боится катастрофы… Ну, это понятно: письмо написано как раз в то время, когда рейхсканцлер Гитлер сделал ставку на русских… тут поневоле испугаешься… Но нам-то уж не вылезть из этого… поляки, дурацкая возня из-за Данцига… Значит, мы для вида начинаем войну; немцы устраивают свои дела в Польше и затем наталкиваются на русских… и вот тут создадутся объективные условия для соглашения… для мира… раз уж это называется миром… он установится потихоньку, незаметно… а мы за это время успеем покончить с подрывными элементами внутри страны — и это главное… Как поживает твоя жена? Я слышал, что ты в Канаде занимался не только делами завода…
Фред смущенно усмехнулся. Заговорил о своем знакомстве с канадскими заводами, о достигнутой там высокой степени тейлоризации[107]
… Кто же это мог сообщить дядюшке о миссис К?.. Конечно, у него своя полиция… а все-таки…— Ну, раз ты такой любитель путешествий, я, пожалуй, пошлю тебя в Италию. Что скажешь? Не сейчас… это было бы неудобно… а так через месяц, через два… когда узнаем, что решил генеральный штаб… тут, видишь ли, кое у кого есть такие планы — вторгнуться в долину По и оттуда оказать помощь армиям Малой антанты[108]
… все это зависит отчасти от позиции Муссолини… Князь Р. заверил меня, что Муссолини будет сохранять нейтралитет…— Да как же так? Неужели мы будем воевать с итальянцами? — воскликнул Фред. — Это уж слишком!
— Ты, дружок, смотришь на все с точки зрения своих политических симпатий. Может быть, будем с итальянцами воевать, может быть, не будем… лично я склонен думать, что нам выгоднее было бы столковаться…
Задребезжал телефон… С дядюшкой никогда не дадут поговорить спокойно. Судя по его ответам, звонила женщина. Фред смотрел на Виснера с любопытством, но мало-помалу успокоился. Собеседница — несомненно женщина, но это не любовные дела. Должно быть, замешана политика. У могущественного Виснера одно от другого отличить трудно. Недаром ему приписывают изречение: «Политика — это сердечные дела государства». Право, в нем есть что-то от Людовика XIV.
Виснер положил трубку и сказал племяннику: — Если хочешь моего совета — покупай доллары… в твоем распоряжении еще три дня… Доллары надежнее произведений Жан-Блэза. Твоя кузина, баронесса Геккер, очень мне его расхваливала… но я не соблазнюсь… ты ведь знаешь — дальше Пикассо, его голубого периода, я не иду…
XX
— Что, что ты сказал? — Разве расслышишь в этом проклятом грохоте, что там бормочет поляк? Но тот ушел, не повторив, — вероятно, что-нибудь не слишком важное. Августовский зной давил всей тяжестью сквозь грязную, стеклянную крышу огромного цеха; раскаленный воздух, содрогавшийся от грохота машин, был насыщен удушливой угольной пылью, забивавшей легкие. Черные люди с лоснившейся от пота и масла кожей возились подле станов, размещенных по всему цеху, словно разрозненные вагоны длинного железнодорожного состава; эти машины жевали раскаленные добела стальные слитки, которые становились все тоньше и тоньше, проползая через бесконечно длинный цех; в раскрытые двери видно было, как по двору завода, обнесенному глухой стеной, тощие оборванные подростки катят тележки, груженные обрезками металла.