Отдельно хочется остановиться на специальном выпуске журнала «Крокодил», посвященном XXII съезду КПСС. Название номера — «Заметки на полях стенограммы» — характеризует его содержание. Художники юмористически и визуально пытались иллюстрировать отдельные моменты из выступлений на XXII съезде КПСС. Так, человек, обремененный частной собственностью, плетется за коммунистическим составом, а потребительски настроенные люди создают гигантскую ложку для получения по потребностям[311]
. Смех, таким образом, имел две ипостаси: он одновременно наказывал неугодных и поощрял благонадежных, устанавливая взаимосвязь между властью и обществом.Наиболее близки карикатуре агитационные плакаты. В силу своей специфики плакат оперирует визуальными образами, не имея возможности представить развернутый текст. При этом образы должны быть легко воспринимаемы, то есть находиться в активной части «культурного капитала» общества и не требовать пояснений, даже в случае использования аллегории. Особый интерес плакат как медиатор вызывает и в силу отсутствия официально оформленного визуального изображения коммунизма или реального прототипа, с которого можно сделать эскиз. Авторам плаката предстояло решить сложную проблему — показать зрителям то, чего пока еще нет и что в принципе не поддается изображению, так, чтобы зрители могли опознать изображение и соотнести его с коммунизмом. Художественный текст плаката оказывался зажат между официальной доктриной и народными представлениями.
В 1950-х гг. появился ряд плакатов, в которых совершается переход от прежних лозунгов социалистического строительства к провозглашению лозунгов «во имя коммунизма». За этой формулировкой скрывается, в основном, призыв поддержать инициативы ряда «великих строек коммунизма», в первую очередь ГЭС. Поэтому коммунизм на этих плакатах предстает в виде Советского Союза, покрытого сетью промышленных предприятий, среди которых возвышаются здания в стиле сталинских высоток.
Использование образа коммунизма как мобилизующего фактора для решения актуальных задач не ограничивалось рубежом 1950–1960-х гг. Данный образ, как отмечалось в первой главе, находился в рамках восприятия коммунизма именно как экономического устройства, для создания которого необходима самая мощная промышленность в мире. Работа на «великих стройках коммунизма», связанная с определенными трудностями и лишениями, должна была окупиться в «светлом будущем». Наиболее четко эта мысль выражена в словах Мао Цзэдуна: «Три года упорного труда — десять тысяч лет счастья». Такое восприятие времени подтверждает взаимовлияние трех времен в модусах поведения советского человека.
В 1960-е гг. визуализация коммунизма меняется, что особенно отчетливо прослеживается после принятия Программы партии. Коммунизм и движение к нему воплощаются в виде разнообразных транспортных средств. Традиционным остается аналогия с поездом, также, по понятным причинам, появляется ракета как символ эпохи «развернутого строительства коммунизма». Это связано и с использованием Н. С. Хрущевым в своей речи образных сравнений Программы партии с космическим аппаратом, о чем писалось выше, — художники только воплотили это высказывание в визуальные образы. Другой большой группой изображений, связанных с коммунизмом, являлись образы рабочего с III Программой КПСС в руках, причем на этих изображениях также присутствует образ В. И. Ленина. Заложенные в таких изображениях аналогии очевидны: рабочий изначально рассматривался как основной строитель коммунизма, а указание на стремление придать «ленинский» статус программе подтверждает то, о чем писалось выше. Таким образом, если 1950-е гг. предлагали визуально связывать коммунизм с промышленным ростом, то 1960-е переориентировались на III Программу КПСС с ее комплексным подходом к делу строительства «светлого будущего».
В первой главе указывалось, что перестройка быта на новый, коммунистический лад занимала не последнее место в ряду задач коммунистического строительства. Также отмечалось, что решению проблемы создания нового жилища отводилось значительное место в пропаганде элементов коммунистического общества. Выделение архитектуры как своеобразного транслятора коммунистического будущего основывается на подчеркивании ее роли — как в форме градостроительства, так и в организации индивидуального жилища — официальным дискурсом и естественными потребностями человека, которые необходимо учитывать. Можно предположить, что потребности во сне, потреблении пищи и т. п. могли восприниматься как досадные физиологические препятствия, отвлекающие человека от участия в строительстве коммунизма или от самосовершенствования, призванного увеличить вклад индивида в коммунистическое строительство. Но, поскольку в обозримом будущем уничтожить зависимость человека от физиологических потребностей не представлялось возможным, с ними приходилось считаться, что, в свою очередь, отражалось в планировке жилищ.