Четкое привязывание различных образов «светлого будущего» к конкретным социальным или профессиональным группам не представляется продуктивным, поскольку один и тот же человек мог днем, на работе, активно прославлять курс партии по строительству коммунизма и писать письма, в которых обещал взять повышенные обязательства, а вечером, на кухне, рассказывать антикоммунистические анекдоты. В то же время обычный политически малограмотный деревенский житель мог искренне верить в скорое пришествие «земного рая». Таким образом, при анализе коммунистических образов, характерных для советского населения, следует выявлять общие и часто повторяющиеся моменты, затем на их основе реконструировать коммунистические ожидания населения СССР на рубеже 1950–1960-х гг. Естественно, необходимо осознавать, что таким образом создается модель, где разрабатывается один аспект объекта изучения, необходимый исследователю, а значит, должен учитываться субъективный фактор. Нельзя впадать в иллюзию возможности достоверной реконструкции, скорее, необходимо говорить о создании некой усредненной модели сознания человека исследуемой эпохи. Такая реконструкция, при отсутствии рефлексии со стороны историка, может больше сказать об исследователе, чем об исследуемой теме.
В первой главе анализировались коммунистические перспективы, предлагаемые официальным дискурсом, и был сделан вывод о том, что эти перспективы были в большей степени прагматичными, нежели фантастичными. Но представители официального дискурса являлись одновременно и членами общества, вне публичной политики вторая их ипостась превалировала, однако и в этом случае они сохраняли веру в скорое осуществление задуманного. Позиция Н. С. Хрущева по вопросу реальности новой Программы партии вызывает глубокий исследовательский интерес. Приведенные в первой главе факты могут подтвердить мнение исследователей, отмечающих, что Н. С. Хрущев верил в возможность построения основ коммунизма за 20 лет. Помимо личных амбиций Первого секретаря ЦК КПСС, здесь большое значение имел тот факт, что прорыв в коммунистическое будущее должен был поставить его в один ряд с великими предшественниками: организатором социалистической революции В. И. Лениным и строителем социализма И. В. Сталиным; скорее всего, он искренне верил, что плановое хозяйство эффективнее рыночного и по восприимчивости к прогрессу, и по социальной направленности, и по темпам[322]
.Другие представители власти также являлись носителями убеждений, связанных с представлениями о неизбежной победе коммунизма. Свидетельством тому является, в частности, следующий разговор Ф. Бурлацкого с директором Института мировой экономики и международных отношений АН СССР А. А. Аразумяном:
«— Ты, Федор, счастливый, ты доживешь до такого времени, когда социализм победит во всей Европе.
— И когда же это произойдет по вашему предположению, Анушаван Агафонович? — спрашивал я не без ехидства.
— Не позже, чем через пятнадцать-двадцать лет.
— А каким путем? Революции, что ли, произойдут в странах Западной Европы, или социалисты и коммунисты объединяться в парламентах, или еще как-нибудь?
— Я не знаю, каким путем, — отвечал маленький человек. — Но твердо знаю, что социализм — дело одного, двух десятилетий»[323]
.Собственно, если человек, близкий к правящей верхушке, бывавший за рубежом и видевший разницу между двумя системами, имел «детскую» веру в грядущее и недалекое торжество коммунизма на всем земном шаре, то что можно говорить о простом человеке, чей взгляд ограничивался горизонтами, воздвигаемыми официальным дискурсом. Мысль о скором завершении коммунистического строительства и переходе к новому общественному устройству имела значительные шансы на укоренение в сознании части населения.