Комната с привидениями

Капитан принял ее слова за комплимент, вежливо ей ответил, что не против, и вскоре был назначен день свадьбы. В ночь перед торжеством невеста прокралась к его окну и опять увидела, как ему точат зубы. От этого зрелища она так ужасно захохотала в щелочку между ставнями, что у душегуба кровь застыла в жилах, и он воскликнул:

— Надеюсь, меня не одолеет несварение!

Тогда смех ее стал еще ужаснее, и слуги открыли ставни, обыскали весь сад, но ее и след простыл. Наутро молодожены отправились в церковь на карете, запряженной двенадцатью лошадьми, и обвенчались. В тот же день раскатала она тесто для пирога, и капитан Изувер отсек ей голову, порубил на куски, поперчил, посолил, отдал кухарке запечь в пирог и съел все до последней крошки, а косточки обглодал.

А невеста, перед тем как взяться за тесто, приняла самый страшный из смертельных ядов, приготовленный из жабьих глаз и паучьих лапок. Едва успел капитан Изувер доглодать последнюю косточку, как пошел пятнами, тело его стало раздуваться и синеть, и душегуб заорал от боли и страха. И так он шел пятнами, раздувался, синел и орал, покуда не заполнил всю комнату от пола до потолка, а ровно в час ночи с громким взрывом лопнул, и от этого грохота все молочно-белые лошадки обезумели, сорвались с привязи, затоптали насмерть всех, кто был в доме (начиная с кузнеца, точившего Изуверу зубы), и ускакали прочь.

Сотни раз маленьким мальчиком я выслушивал эту легенду о капитане Изувере и всякий раз вынужден был заглядывать в окошко вместе с черноволосой сестрой, вновь посещать его ужасный дом и наблюдать, как он покрывается пятнами, синеет, орет и заполняет собой всю комнату от пола до потолка. Молодой женщине, познакомившей меня с капитаном Изувером, доставляло особое удовольствие ввергать меня в ужас, а начинала она, помнится, с премилой увертюры: принималась вдруг царапать руками воздух и протяжно, утробно стонать. Церемония эта вкупе с историей об инфернальном капитане была для меня невыносима, и я порой пытался донести до няни, что еще слишком мал и слаб духом, чтобы вновь подвергнуться такому испытанию. Однако она ни разу надо мной не смилостивилась: вновь и вновь заставляла меня испить сию чашу как единственное известное снадобье, отпугивающее «черного кота» — некую сверхъестественную зверюгу с горящими глазами, которая под покровом ночи рыщет по миру, высасывает дыхание у малых детей и особенно жаждет (как мне давали понять) отведать моего.

Еще я запомнил, что эта сказительница — да воздастся ей сторицей за мои ночные кошмары и холодный пот! — была дочерью корабельного плотника. Звали ее Мила, хотя меня она своей милостью не одаряла. От следующей ее истории явственно несет моряцкими байками. Поскольку сей сказ всегда припоминается мне в смутной связи с пилюлями каломели, подозреваю, что его приберегали для тех вечеров, когда нужно было пичкать меня лекарствами.

Жил-был корабельный плотник, работал на казенной верфи, и звали его Щепкой, как отца, и деда, и прадеда — словом, все они были Щепки. Щепка-отец продал душу дьяволу за чугунный котел, бушель десятипенсовых гвоздей, полтонны меди и говорящую крысу; Щепка-дед — за чугунный котел, бушель десятипенсовых гвоздей, полтонны меди и говорящую крысу; подобным же образом распорядился собой и прадед — словом, сделку эту проворачивали в роду Щепок с незапамятных времен. И вот однажды, когда молодой Щепка работал в темном трюме старого семидесятичетырехпушечного линейного корабля, который стоял в доке на ремонте, явился ему дьявол и говорит:

У дерева есть ветка,У матроса есть кепка,

А у меня будет Щепка!

(Не знаю почему, но тот факт, что дьявол изъяснялся стихами, наводил на меня особый ужас.)

Заслышав эти слова, Щепка поднял голову и увидел, что у дьявола огромные косые глаза-плошки и из них без конца сыплются синие искры. Когда б он ни мигал, из глаз вылетали целые снопы синих искр, а ресницы скрежетали, точно кресалом били по кремню. На одной руке у него висел чугунный котелок, под мышкой он держал бушель десятипенсовых гвоздей, в другой руке — полтонны меди, а на плече его сидела говорящая крыса. И вот дьявол опять говорит:

У дерева есть ветка,

У матроса есть кепка,А у меня будет Щепка!

(От этих повторов злого духа я неизменно лишался на время всяких чувств.)

Щепка, не обмолвившись ни словом, продолжал трудиться.

— Что это ты делаешь, Щепка? — обратилась к нему крыса.

— Да вот забиваю новыми досками дыру, которую прогрызла твоя шатия-братия.

— А мы новую прогрызем! — заявила говорящая крыса. — Пустим воду в трюм, всех утопим, а потом съедим!

Щепка был простой корабельный плотник, а не вояка, и потому ответил:

— Да ради бога!

Но он не мог отвести глаз от бушеля гвоздей и полутонны меди, ибо медь и гвозди для всякого уважающего себя плотника что красна девица, за которой они готовы хоть на край света бежать. Тут дьявол и говорит: