— Когда вы кончите свою работу, можете идти спать. Вы мне больше не понадобитесь.
— О’кэй, мистер Максвел.
Максвел вернулся в гостиную с бутылкой виски в руке.
— Выпьете?
— Спасибо, с удовольствием.
Максвел разлил виски и сел в кресло.
— Я очень обрадовался, когда получил вашу записку.
— Мою записку?
— Ту, которую вы оставили для меня в кафетерии. Она была для меня как луч надежды.
— Тут какая-то путаница. Я не посылал никакой записки.
— Мой друг, который помог мне выбраться с Ранчо, послал меня в кафетерий, что у моста. Там мне дали записку, где вы написали, чтобы я пришел к вам в контору.
— Вы давно знаете этого вашего друга?
— С тех пор как стал работать шофером. Он один из тех, кто возглавлял наш протест.
— Это становится все более подозрительным, — сказал Максвел. — Однако, что бы там ни было, вы теперь здесь. Нам остается только надеяться на лучшее.
— Вы думаете, мой друг — провокатор?
— Я был бы только рад, если бы нашлось какое-то другое объяснение.
— Если хотите, я могу сейчас уйти. Наверное, так будет даже лучше.
— Это ничего не изменит. Что сделано, то сделано. Выпьете еще?
— Спасибо.
— Но как же все произошло? — спросил Максвел. — Это вам пришла мысль вывести из строя грузовики?
Рамос покачал головой.
— Она как-то возникла у всех разом. Одни развели бензин водой, другие сняли головки с распределителей зажигания. Мой друг, о котором я вам говорил, порезал покрышки.
— По крайней мере это лишило «Гезельшафт» возможности вмешаться…
— Мне очень неприятно, что вы потерпели ущерб. Но может быть, вам выплатит страховая компания?
— Они ничего не выплачивают, если ущерб нанесен в результате гражданских беспорядков. Но все-таки почему именно вас они сделали козлом отпущения?
— Иначе и быть не могло. Им доставило большое удовольствие то, что я был вынужден работать на них. Они сказали: «Приходите работать на нас». Им хотелось держать меня напоказ. Как медведя па цепи. Вот, дескать, что случается с теми, кто идет против нас. Вздумаете мешать «Гезельшафту», плохо кончите.
Эти слова он сопроводил легкой усмешкой и сделал глоток из вновь наполненного стакана. Рамос был, как всегда, свеж и аккуратен, его одежда тщательно вычищена, руки были по-прежнему красивы, не изуродованы работой, как у тех, кто давно трудится на грузовиках. Только со времени их последней встречи темные круги под глазами стали как будто больше, а в остальном он был все таким же, каким его раньше знал Максвел. Человеком, который выдерживает любые трудности, принимая, как наркотик, смирение.
— Что вы теперь намерены делать?
— Как я уже говорил мистеру Адамсу: буду пробираться на какую-нибудь частную шахту. Они берут людей без всяких расспросов.
— Вы думаете, вам это удастся?
— О да. Думаю, удастся. Если идти ночью, то обязательно остановит полиция, но утром везде много народу, улицы переполнены, не могут же каждого останавливать. Я поеду на автобусную станцию, и если там не окажется полиции, то сяду на любой автобус в Альтиплано. А уж в Альтиплано не будет никаких проблем. Там везде есть шахты, но многие бездействуют, потому что не могут найти рабочих.
— Но у вас достаточно сил, чтобы там работать?
— О да. Конечно. Я очень сильный.
Он согнул руку в локте, показывая едва приметные мускулы, пользоваться которыми ему не предназначалось ни происхождением, пи воспитанием.
— Говорят, что там, наверху, холод.
— В шахтах всегда тепло.
Максвелу показалось, что Рамос уже полон решимости защищать эту Сибирь тропических широт, куда теперь лежал его путь. Максвел был поражен, с каким спокойствием менял Рамос вектор своих надежд. Когда-то мальчиком он, вероятно, надеялся поехать учиться во Францию, как и его отец, потом в отеле надеялся на щедрые чаевые, позднее — на единственный хороший урожай, несущий спасение. Теперь его надежда сводилась к тому, чтобы добраться до холодного, с разреженным воздухом Альтиплано, где он спрячется от своих преследователей в норе под землей, куда будет в одиночестве вползать и пробиваться, как крот, в полутьме к олову.
— А что будет с семьей?
— Тут у меня нет никаких проблем. К несчастью. Об этом грустно говорить. У нас было только двое детей. Один умер при рождении. А в прошлом году у нас не стало и другого сына.
— Извините, я совершенно об этом не знал.
— Он всегда был болезненным мальчиком. Я не мог для него ничего сделать. Бог забрал его. Может быть, это даже лучше. Если верить в другой, лучший мир, то с этим можно примириться.
— А как ваша жена?
— У нее меньше терпения. Ей было намного труднее. Когда я стал работать в «Гезельшафте», то не мог больше содержать для нее дом, поэтому ей пришлось вернуться к родителям. Но я надеюсь, что настанет день, когда мы снова соединимся.
— Не отчаивайтесь, Рамос.
— Не буду, мистер Максвел. Я могу работать в шахтах столько, сколько потребуется. У меня сильные легкие. Однажды я обязательно вернусь. Вот только трудно жену убедить в этом.
— Как бы я мог с вами связаться?
По-видимому, этот вопрос показался Рамосу несколько нелепым.
— Связаться со мной? — Он мягко рассмеялся.