Конан Дойль на стороне защиты

В начале 1925 года, после получения послания от Гордона, Конан Дойль написал Джону Гилмору, министру по делам Шотландии: «После тщательного анализа дела я лично убежден, что Слейтер не знал о существовании погибшей женщины прежде, чем его обвинили в убийстве. Однако исходный вопрос о вине или невиновности еще не все: осужденный уже отсидел 15 лет, а это, насколько я понимаю, является обычным пределом пожизненного заключения в Шотландии при хорошем поведения заключенного. Я настоятельно просил бы вас любезно проявить личное внимание к данному делу, которое, вполне вероятно, войдет в анналы криминологии».

Конан Дойль явно надеялся на ответ: он привык, что высокопоставленные лица в Британии к его словам прислушивались. «Атмосфера важности вокруг Конан Дойля не теряла насыщенности в течение 21 года, что я провел под его крышей, — вспоминал его сын Адриан. — Бывало, что меня, совсем малыша, поднимала к окну няня с выпученными глазами и показывала мне отца и тогдашнего премьер-министра Англии, которые медленно прогуливались взад-вперед по лужайке, что-то серьезно обсуждая».

На этот раз Конан Дойль ответа не удостоился. Однако он получил письмо от глазговского журналиста Уильяма Парка, с которым переписывался о деле Слейтера с 1914 года, когда Парк стал пылким сторонником Тренча и Кука. Теперь Парк, продолжающий расследовать дело самостоятельно, вновь связался с Конан Дойлем. «Можете быть уверены, никаких шагов к освобождению не будет, — писал он. — Слейтер никогда не выйдет. И все же я намерен позже опубликовать новую книгу об этом деле. Опишу фальшивых свидетелей с их лживыми заявлениями. Можно доказать, что власти выставили на суд как минимум одного явного лжесвидетеля».

Тронутый письмом Парка, Конан Дойль вновь написал Гилмору, и 28 февраля 1925 года один из подчиненных Гилмора прислал лаконичный ответ: «Министр по делам Шотландии уполномочил меня сообщить, что он не считает целесообразным рекомендовать какое бы то ни было вмешательство в приговор Слейтера».

«Излишне говорить, что я разочарован, — отозвался Конан Дойль. — Я сделал все возможное для исправления этой несправедливости. Теперь ответственность переходит на вас».

Слейтер к этому времени провел на каторге столько времени, что ему начало писать уже третье поколение семьи. «Вы удивитесь моему письму, ведь вы меня едва помните» — так гласило послание, написанное в сентябре 1925 года накануне праздника Рош а-Шана, еврейского Нового года:

Я малышка Эрна, дочь вашей сестры Феми. Нам тоже пришлось несладко. Военные годы принесли нам горе, жизнь была нелегким бременем, мы были совершенно разорены. Затем болезнь нашей младшей (Лилли) и ее смерть. После этого один удар за другим. Бедный дядя Георг, его жена Анна, наши дорогие бабушка и дедушка — все они умерли примерно за два года. То были горькие часы и много слез. Матушка сдает комнаты и работает ради них без отдыха. Отец очень постарел. Жизнь и вправду очень тяжела. Лучше всего пришлось тете Мальхен. Ее муж сохранил работу и живет без горя и забот.

Счастливого и здорового Нового года вам, с сердечным приветом и поцелуями от всех нас, особенно от вашей племянницы Эрны, нынешней фрау Мейер.

Слейтер ответил на это теплым посланием: