Читаем Конармия полностью

Хорунжий быстро вышел из комнаты и вскоре возвратился с большим свертком в руках. Ротмистр раскупорил бутылку и наполнил стаканчики.

— Ну, господа, выпьем по единой, — предложил он.

— Господин ротмистр, вы мне много налили, — запротестовал хорунжий. — Это чистый спирт. Я так не могу.

— Не можете? — Злынский укоризненно покачал головой. — Что же вы, юноша, хвалились, что с красных живьем шкуру сдирали, а спирта испугались? Эх вы, зеленый! Вот берите пример с меня, старика!

Он взял стаканчик и, словно священнодействуя, зашептал над ним:

— Святого мученика Авраамия, Бориса и Глеба владимирских… помилует и спасет нас, яко благ и человеколюбец.

С последним словом ротмистр вытянул весь спирт сразу, закусывать не стал, а только запил водой.

— Так-то, — сказал он и крякнул. — Так-то пили у нас в уланском полку… А, милости просим! — воскликнул он при виде входившей в комнату черненькой сестры. — Пожалуйте, пожалуйте, сестра. Водочку пьете?

— Так у вас же не водка, — жеманно сказала она.

— Ну, это не имеет значения. — Ротмистр захохотал. Он налил сестре, откашлялся и запел густым баритоном:

Пей, друзья, покуда пьется,Горе в жизни забывай.На Кавказе так ведется —Пей — ума не пропивай!..

Штабс-капитан допил свой стаканчик и, сбиваясь на фальцет, подхватил:

Может, завтра в эту пору
Нас на бурках понесут,И тогда уже нам водкиИ понюхать не дадут…

«Да, уж об этом я обязательно постараюсь», — подумал Дундич. Он слушал, о чем говорят, отвечал на вопросы, а сам решал, как выманить хирургическую сестру во двор, где Дерпа держал лошадей. Мысль его, как всегда, работала ясно и точно, отмечая важность каждого слышанного им слова. Многое было настолько значительным, что надо было немедленно передать Буденному, и у него мелькнула мысль — не перестрелять ли всех сидевших за столом и, схватив сестру, умчаться к своим. Но этот план был настолько рискованным, что он тут же оставил его. Рисковать было нельзя. Оставалось спокойно ждать разворота событий. Он громко говорил и смеялся, прикидываясь подгулявшим гусаром. Вдруг он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд и оглянулся. Штабс-капитан и Красавин, перешептываясь, смотрели на него. Дундич насторожился, но не выдал себя. Чтобы скрыть охватившее его волнение, он обратился к сидевшей напротив черненькой сестре, которая то и дело бросала на него томные взгляды, и затеял с ней пустой разговор, щедро пересыпая свою речь французскими фразами. Между прочим, он спросил, какого она мнения об Александре Македонском, а также читала ли она Канта и Бебеля.

— Да, да, конечно! — отвечала сестра, смеясь, закатывая глаза и не понимая ни единого слова из того, что говорил ей Дундич. — Поручик, вы душка! — шепнула она, нажимая под столом его ногу. — Я согласна встретиться с вами…

Злынский заговорил о положении на фронте. Дундич, все время искоса наблюдавший за штабс-капитаном, заметил, какой ненавистью загорелись его глаза, когда ротмистр стал говорить о Буденном.

В комнату вошла сестра Катя. Красавин вскочил со стула и бросился к ней.

— Екатерина Николаевна, ну что же вы так долго? Пожалуйте, пожалуйте к нам, — он взял ее за руки, — выпьем немного.

— Благодарю вас, сотник, но спирт я не пью. — Катя осторожно освободила руки. — И потом у меня вообще нет настроения.

— Ну, настроение мы создадим, — успокоил Красавин. — Он снова схватил ее руки. — Идемте!.. Ну? — Брови его угрожающе сдвинулись. — А то ведь у нас разговор короткий. И высечь можем! Да…

Девушка побледнела. Ею овладело такое чувство негодования, вспыхнувшее в опушенных густыми ресницами, умных глазах, что Красавин быстро проговорил:

— Ну, ну, я пошутил… Идемте, окажите мне честь.

— Господа, что это у вас там происходит? — спросил ротмистр в то время, как Дундич, краем уха слышавший весь этот разговор, с трудом сдерживался, чтобы не выскочить из-за стола.

— Да вот Екатерина Николаевна говорит, что не умеет пить спирт. Надо ее научить, — ответил, улыбаясь, Красавин.

— Ну, это дело поправимое, — весело объявил Дундич. — А у меня в седле есть коньяк. Настоящий мартель. И еще бутылочка превосходного аликанте. Это уже специально для дам. Разрешите, господа. Злынский расхохотался.

— Поручик, да какой же вы чудак! — говорил он, смеясь. — Да разве для этого надо спрашивать разрешения? А еще гусар! Тащите скорей ваши бутылки!

Дундич встал из-за стола и направился к двери. Поравнявшись с Катей, он пошатнулся и провел рукой по лицу.

— Вам плохо? — спросила она.

— Голова кружится. — Дундич снова провел по лицу. — Проводите, пожалуйста, сестрица.

Катя молча взяла его под руку.

Под взглядами сидевших за столом они пошли к выходу.

— Одну м-минутку, п-поручик!

Дундич оглянулся. Штабс-капитан в упор смотрел на него.

— Что? — спросил Дундич.

— Я тоже хочу вас п-проводить. А то сестра такая хрупкая барышня, — отчетливо проговорил штабс-капитан. Он подошел к Дундичу и крепко взял его под руку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза