По-моему, я где-то видела этого парня и, скорее всего в другой обуви, ибо эту я бы запомнила раз и навсегда. В принципе, ввиду своей профессии, я уже успела по два раза перевидеть каждую блоху в этом городе, так что не удивительно, что я, даже под страхом четвертования, не смогла бы вспомнить, при каких обстоятельствах встречала этого человека.
Мы подъехали к пункту назначения, и я вылетела из такси, желая поскорее вонзить свое тело в Лавку вслед за парнем. Но почувствовала, как чья-то рука схватила меня за локоть.
– Девушка! Вы спешите в это заведение?! Неужели вы тоже пали жертвой черных сил, которые там обитают?!
– ААААААА!
Я заорала на взъерошенную женщину, которая, согнувшись, смотрела в мое лицо снизу в верх, наклонив голову на бок и горячо дыша мне в нос. И это было очень странно, потому как ростом она была примерно с меня, а то и выше. Это ж надо так изогнуться и извернуться!
Женщина, все также сгорбившись, упорно тянула меня в сторону напряженной кучки. А я, разрываемая страхом и любопытством, сопротивлялась, но не сильно. В итоге, она привела меня к людям, которые, открыв рты, слушали яростное выступление еще одной взъерошенной тетки, окружив ее узким кольцом.
Первое, о чем я подумала, – вот, к чему приводит нежелание носить шапку в холод. Второе родилось после того, как я услышала фрагмент речи оратора, – я нервно хихикнула.
– …гнусные булки! Эти запахи пленяют своей скверной! Девчонка торгует грешными мыслями! Что она нам показывает? То, чему быть не суждено! И ради чего! Развращает наши души, чтобы мы потом горели! Соблазняет! Мы сами не ведаем, что продаем наши души нечистому!..
Ну, финиш, – вздохнула я.
– Вот ты, дитя! – вдруг резко ткнула в меня пальцем женщина.
– АААА, – одернулась я от неожиданности и попятилась, уткнувшись в чье-то тело, помешавшее мне слинять.
– За твою душу ведется борьба! Расскажи нам свою историю!
Глядя на ее трясущийся палец, я, спустя пару секунд, поняла, что тарахчу негромкое:
– I am Alice, I was born…
Причем с максимально варварским акцентом, с которым обычно поют вокалисты невысокосортных кавер-групп, перепевающие каких-нибудь Бон Джови или Кранберриз и совершенно не представляющие, что, помимо абсолютного копирования чужого музыкального произведения, неплохо было бы копировать и произношение иностранных слов.
– Видите! – торжествующе возопила тетка и толпа дружно ахнула, – ее лишили рассудка, ею уже овладели темные силы!..
На самом деле никакие темные силы мной не овладевали. Это моя обычная реакция на любые внезапности, сопровождаемые массовым вниманием к моей скромной персоне. Проще говоря, я не люблю публичные выступления, и, принуждаемая к ним кем-то, от волнения начинаю лопотать глупости, от чего моя нелюбовь становится еще больше и искренней.
Но фанатиков было уже не остановить. Они достали бутылочки с прозрачной жидкостью и начали плескать ею в меня.
Я поспешила выпрыгнуть из бешеной орущей толпы и, обернувшись, поняла, что народ устремился за мной. И это было уже не так забавно, как внезапно нашедшее на меня желание загавкать на людей. Благо, неподалеку зазвучала сирена полицейской машины – митинг явно был несанкционированным. И, на мой взгляд, совершенно ненормальным даже в условиях весеннего обострения.
У фанатиков хватило мозгов разбежаться по дворам, ведь души грешных любителей сдобы из-за стен колонии спасать нелегко. На всякий случай я тоже поспешила скрыться – бравые служители закона вряд ли намерены верить честному слову барышни, резво уносящей ноги от толпы сектантов и полицейской машины. Скорее всего мне пришлось бы отдуваться за всех, кто профессионально слился с толпой, а я не затем стремилась вернуться назад в реальность, чтобы взять на себя ответственность за чей-то идиотизм.
Скрыться я решила в месте, куда и стремилась, но, едва коснувшись ручки двери, была вынуждена отскочить в сторону.
Тот самый парень в неоновых ботинках, как ошпаренный выскочил из заведения под звон колокольчиков, и, окинув меня ошалелым взглядом, исчез за углом дома под громкое мяуканье, доносящееся из глубины двора. Я вспомнила этого парня. Мы встретились при тех же обстоятельствах на этом же самом месте. Именно он, понурый, выходил из Лавки в тот вечер, когда я впервые сюда зашла. Надо же, какие перемены: горящий взгляд, взъерошенные волосы, розовые щеки – словно он не сидел в Лавке, а как минимум делал в ней ремонт.
Я взглянула вглубь двора, заросшего плотной стеной сухой травы, поднимающейся в человеческий рост. Естественно, в этой поросли я не увидела источник пронзительного мяуканья, но, совершенно не относясь к касте зооактивистов, я не сильно-то и стремилась помочь всем нуждающимся и мохнатым. Решив, что не стоит и начинать, я, выдохнув, зашла в Лавку.