Конец Дракона

Он не дал мне договорить и ударил первым. До сих пор помню выражение его лица после моих ответных ударов. Тупое изумление застыло на Васькиной роже.

Он ничего не мог понять. Три часа назад я вел себя, как последний трус, просил у него прощения, а теперь… Теперь я дрался как осатанелый. Визжа от ярости, мы катались по мокрой земле. Я чувствовал, Ваське меня не осилить. Я больше не берег свои пальцы, я знал, что обязан победить, Люся должна понять, какое мужество потребовалось мне тогда, чтобы оказаться трусом…

Ошарашенный моим неистовством, Васька с каждой минутой терял уверенность в себе, удары его становились слабее, и наконец он понял: поражение неизбежно.

- Ничья! - прохрипел он, отступая к забору. - Давай чтобы ничья!

- Ничьей не будет! - сказал я, надвигаясь на Ваську. - Не может быть между нами ничьей!

- Тогда я сломаю тебе пальцы! Ты сдохнешь с голоду.

Он ринулся на меня и ударил головой в грудь. Я удержался на ногах и ответным ударом опять свалил его на землю. Но, падая, он успел вцепиться в мою руку. Я почувствовал адову боль: два пальца левой руки болтались, как чужие. Теперь я был беспомощным, одноруким. Стоя над распростертым врагом, я ждал, когда он поднимется. Бешеная ярость не оставляла места для страха.

- Вставай! - приказал я. - Вставай! Будем драться насмерть!

Васька не шевельнулся. Он лежал, следя за мной прищуренными глазами. Я догадался: пока я стою над ним, он не встанет. Закон мальчишеских драк был свят: лежачего не бить. Он понимал: этого закона я не нарушу. Тогда я повернулся и пошел. Я знал, где мне найти Ивана Ильича.

За скрипкой я не зашел, было ясно: больше мне не играть. Никогда не играть! Но теперь я знал и другое: отныне я вступил в бой с врагами, вступил в него с песней, услышанной от отца:

Смело мы в бой пойдем

За власть Советов!И, как один, умрем!В борьбе за это!..

ЛЮБА

1

Они шли из глубокой разведки всю ночь, а до лагеря оставалось еще километров пятнадцать.

- Перейдем шоссе и стоп - на отдых! - сказал Карпов.

- Ноги, это само, гудят, - поморщился Федор,- особливо левая.

- Шагай одной правой, - сказал без улыбки Карпов.- Устанет правая - скачи на левой. Вернешься в лагерь свеженький, как пупсик!

Федор представил себе, как он скачет к лагерю на одной ноге, и засмеялся. Вот был бы номер!

- Чего смеешься? - Карпов любил мальчишку, хотя и ругал нещадно за хвастовство и непослушание. - Придем в отряд, я с тебя стружку-то сниму!

- За что, товарищ комиссар?

- Почему не написал заголовка для стенгазеты?

- Не партизанское дело - карандашиком чирикать. Пусть Любка забавляется.

- Вернемся - поговорим! А сейчас - бегом через шоссе, вон в тот кустарник!

Они пересекли дорогу и забрались в заросли. Стянув сапоги, перемотали портянки и блаженно растянулись в траве. Карпов свернул самокрутку, высек кресалом искру и прикурил от затлевшего трута. Федор жадными глазами проводил живую спираль голубоватого дымка.

- Нет! - ответил Карпов на молчаливую просьбу Федора.

- Только одну затяжечку, товарищ комиссар…

- Одну можно… Только не сейчас.

- Когда же, товарищ комиссар?

- Вот разобьем фашиста - и дыми, сколько хочешь.

- Так это же когда будет?! Вы со мной, как с маленьким.

- А сколько тебе?

- Пятнадцать… - неуверенно сказал мальчик и, поймав взгляд комиссара, поспешно пояснил: - Я только роста небольшого, а вообще мне как раз, это само, пятнадцать. .. недавно…

- Врешь! - усмехнулся Карпов, но тут же смахнул усмешку. - Это что ж получается? Я тебя в разведку беру, полностью тебе доверяю, а ты врешь?

- Четырнадцать мне, - пробормотал Федор. - Через месяц точно четырнадцать будет…

- То-то! Смотри, чтоб в последний раз! Будешь врать - отправлю в хозчасть с Любой кашу варить! Дошло?

- Дошло…

- На том и порешим, - и без всякой видимой связи сказал вдруг: - Сволочь фашист! В твои годы - за партой сидеть, гонять мяч, шахматами увлекаться, стихи сочинять, а ты вот должен… - Он умолк, сердито сдвинув густые черные брови.

- А вы, товарищ комиссар, сочиняли стихи в мои годы?

- Нет, я другим увлекался.

- Шахматами?

- Меньше всего.

- Тогда, значит, футбол.- Федор критически взглянул на впалую грудь и узкие плечи Карпова.

- Нет, голубчик, у меня была другая страсть. В твоем возрасте я решил изучить все европейские языки. Готовил себя к мировой революции. Чтобы объясняться с пролетариями всех стран…

- Неужели изучили? Все? Как есть все языки?

- Нет, конечно. Немецкий знаю хорошо, английский, французский - через пень в колоду. Остальные - просто не знаю, - он взглянул на часы. - Семь уже. К десяти будем на месте. Тронулись!

Они поднялись и тут же услышали в утренней тиши далекий дробный перестук.

- Мотоцикл! - шепотом сказал Карпов, и глаза его округлились. - В кювет! Живо!

Рванув из-за пояса «вальтер», Федор бросился к шоссе и с ходу влетел в кювет.

Треск стремительно приближался.

- Торопится на свою панихиду! - палец Карпова застыл на спусковом крючке кольта. - Без команды не стрелять!

- Есть! - пистолет в руке Федора вздрагивал в такт ударам сердца.