Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

где выведен Фуше, укротитель Лиона. Как известно, Фуше был одним из самых решительных террористов. Он беспощадно искоренял католический культ и проводил на практике многие социально-политические мероприятия, которые Цвейг без всяких оговорок называет коммунистическими. Австрийский писатель характеризует этот период деятельности Фуше в очень резких выражениях, которые могут не понравиться цензуре. Считаю, что здесь можно помочь горю при помощи тактичного перевода, который смягчит все авторские резкости и, сохранив общую нить рассказа, оставит за бортом все идеологически не годные элементы.

Там же

Однако издательство, вопреки обыкновению своего «беллетристического» периода, когда сокращения и прочие мотивированные цензурными и стилистическими соображениями модификации текста при переводе были обычной практикой, ограничило «тактичность» перевода тем, что уже на стадии верстки (сохранившейся в архиве) вычеркнуло из русского перевода главы «Mitrailleur de Lyon» («Укротитель Лиона») пассаж, в котором Цвейг, говоря о трагической судьбе революций и их вождей, которые «не любят крови и все же насильно вынуждены ее проливать»[671]

, проводит параллель с русской революцией:

Все они, которых впоследствии изображали как кровожадных зверей, безумных убийц, опьяненных запахом крови, все они в душе презирали казнь, подобно Ленину и вождям русской революции; они стремятся прежде всего держать своих политических противников под угрозой казни, но жатва убийств является вынужденным следствием их теоретического признания необходимости убийств.

В случае с «Фуше» «Время» не «дезинфицировало» сам текст, а предпослало книге довольно резкое предисловие, критикующее позицию автора. Более раннее предисловие к русскому переводу «Фуше», по мнению цензуры, «недостаточно отражало лицо книги» (отзыв бригады Ленинградского Горкома партии, инспектировавшей издательство «Время» осенью 1933 г.; первоначальное предисловие в архиве «Времени» не сохранилось и его авторство нам неизвестно), и издательству пришлось, отложив выпуск тома[672], заказать новое предисловие рядовому историку-марксисту, специалисту вовсе не по Французской революции, а по средневековой Испании и Англии А. Е. Кудрявцеву, который «обезвредил» политический смысл книги нехитрым объяснением, что она принадлежит не к историческому, а к чисто художественному жанру и при всех достоинствах психологического анализа и яркости художественных обобщений характерна для «писателя с ярко выраженной мелкобуржуазной психикой»[673]

. Эта дефектность социальной психики автора выразилась, по мнению А. Е. Кудрявцева, выступающего здесь не столько как профессионал-историк, сколько как безличная общественная функция, дающая «правильную» оценку, в преимущественном интересе Цвейга к внешнему драматизму событий и ярким историческим личностям: «динамика исторических событий» у Цвейга представлена «прежде всего сменой действующих лиц <…>. Народ <…> безмолвствует или занимает настолько отдаленный фон сцены, что трудно различить его социальный облик, его классовую природу»[674]. Отдельно Кудрявцеву пришлось «обезвреживать» ту же интерпретацию Цвейгом деятельности Фуше как «усмирителя Лиона», которую писатель в сущности называет революционно-террористической по методам и коммунистической по содержанию программы[675], что вызвало беспокойство редактора перевода, вычеркнувшего из нее целый пассаж, и внутреннего рецензента П. К. Губера. Если Губер, как можно понять из его внутреннего отзыва, сам вполне разделял мнение Цвейга о том, что жестокое изъятие «излишков», борьба с церковью, массовые расстрелы, которыми занимался Фуше в Лионе, могут быть названы революционно-террористическими мерами, и предлагал смягчить те оценки, которые дает писатель этим зверствам, то историк-марксист, естественно, возражает против самой этой параллели[676].