Читаем Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде полностью

Если наша — в большой степени, из-за скудости материала, основанная на проекциях — реконструкция представлений Г. П. Блока об истории хотя бы в общих чертах точна, то в обширном неиерархизированном архиве «Времени» можно до некоторой степени увидеть ее отражение. Материалы архива — несмотря на то, что Г. П. Блок устроил их в такое престижное архивохранилище, тем самым, вероятно, адресуя будущим исследователям свою, альтернативную властной, оценку культурного значения деятельности издательства — практически не дискриминированы по объективной историко-литературной ценности, так что этот огромный архив (его большой объем при скудости ценных с канонической точки зрения материалов, вероятно, и стал причиной того, что он так долго остается неразобранным и мало востребован) создает эффект «шума», контрапунктического звучания и развития множества в основном тихих, незначительных голосов (или голосов, которые можно считать «крупными», как Цвейга, Роллана или Жида, однако говорящих на незначительные темы). История «Времени» — издательства, несмотря на многолетнее «лабораторное» качество работы, в конце концов закрытого и уничтоженного властью — это, конечно, история поражения. Однако взяв на себя авторитетную, властную функцию авторства рассказа и завершив его на свой лад актом архивации, Г. П. Блок сам выступил в роли историографа, тем самым единственным остававшимся в его распоряжении образом отчасти это историческое поражение преодолев и предложив потомкам свою, альтернативную властной, версию смысла и значения издательства, которому посвятил двенадцать лет жизни.

Итак, есть по меньшей мере две истории издательства «Время». Одна — солидарная с позицией и языком власти, исходящая из иерархической идеологии «канона» и «прогресса». С этой точки зрения история «Времени» ретроспективно выглядит как «прогрессивное» движение от ориентированной на интересы «рынка» переводной беллетристики к «общественно значимым» авторизованным собраниям сочинений Роллана и Цвейга, «прогрессивным» современным французским и немецким авторам и классике — то есть, в конечном счете, как постепенное встраивание в советскую государственную систему книгоиздания, в которой продолжились начатые им издания, часто с тем же составом сотрудников (редакторов, переводчиков, художников), установивших с Гослитиздатом договорные отношения. Вторая история менее очевидна: она представлена в архиве, где история «Времени» завершена 1934 годом, состоит из множества отдельных историй, никак не описываемых в категориях «прогресса» и даже «крупных» имен, ее финалом является поражение. Для описания этой второй истории от исследователя требуется мелкая оптика, способность уловить «шум времени», а также этическая позиция солидарности с рассказами тех, кто потерпел поражение, отказ от очевидной ретроспективной оценочности, культурной и идеологической доксы. Как показало соотнесение второй истории с первой, первая регулярно оказывается неточной, поэтому в настоящей работе мы попробуем описать «историю два».

2. «Я, такой несовременный… живу сегодня»: Г. П. Блок

Официально устав «артели работников науки, литературы, книжной графики и издательского дела „Издательство Время“» зарегистрирован 30 января 1923 года, однако на самом деле «Время» было создано, с названием и издательской маркой, и выпустило первые книги годом ранее. В начале февраля 1922 года Г. П. Блок сообщал Б. А. Садовскому: «Некий Вольфсон <…> вовлек меня в издательскую работу с ним вдвоем. <…> Издательство называется „Время“»[528]. В архиве издательства этот «нулевой» этап не отражен, однако он может быть реконструирован на основании переписки и воспоминаний главного редактора издательства Г. П. Блока, определявшего литературную программу («Моя редакция, привлечение авторов, надзор за печатанием, — сообщал он Садовскому о своем соглашении с Вольфсоном. — Помимо меня ничего не приобретается и помимо меня других редакторов нет»)

[529].

Издательские планы «Времени», которые Г. П. Блок описал Б. А. Садовскому:

Вот кончаем печатать Зоргенфрея <…> Далее, мной намечены Вы и Ахматова <…> И, наконец, последнее — воспоминания Овсянико-Куликовского. Как видите, мешанина порядочная, но благообразная, едва ли оскорбительная[530], —

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука