Читаем Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде полностью

Эта мечта Г. П. Блока, начавшая осуществляться в 1910-е годы, была разрушена революцией: в лицейском рассказе он мечтал к 35 годам стать видным государственным чиновником антилиберального толка, и вероятно стал бы, а оказался в 1921 году «33-летним младенцем, трепетно вступающим на страшное, неизведанное поприще» литературы[544]. Однако культурное опоздание Г. П. Блока относительно сверстников, которые ближе были причастны к литературной жизни 1910-х годов, своеобразной траекторией сблизило его в начале 1920-х с некоторыми представителями Серебряного века правой культурно-политической ориентации. Судя по тому, что, характеризуя Садовскому Зоргенфрея и таким образом издательство «Время», начавшее с выпуска его книги, Г. П. Блок коротко замечает: «Он наш»[545]

, имелась вполне определенная духовная общность, связывавшая всех троих и не требовавшая дополнительных разъяснений. С. В. Шумихин в комментарии поясняет, что «наш» здесь следует понимать в специфическом значении: «В. А. Зоргенфрей, сын лифляндского немца и армянки, был яростным антисемитом», что в целом верно — конечно, не в вульгарном, а в актуальном для культуры русского символизма культурно-политическом аспекте проблематики расы и антилиберализма[546] (вероятно, именно желая подчеркнуть эту общность, Г. П. Блок именует издательство «Время» «испанским», а И. В. Вольфсона «испанским страусом»; узнав, что Садовской осведомлялся у Б. Л. Модзалевского, что за человек Г. П. Блок, «а главное, ариец ли он?»[547]
, с готовностью сообщает о своем «арийстве»[548]; в последующих письмах со страстью обсуждает «еврейство» Фета, одну из любимых тем Садовского, раздраженно пишет об «иностранцах»-формалистах и «неизбежных брюнетах»[549]
). Антилиберальная проблематика актуализировалась для Зоргенфрея вновь в связи со значимой для него фигурой А. Блока, к которому он после февральской революции пережил период охлаждения[550], в связи с совместной работой над переводами Гейне для «Всемирной литературы». «Предстоит дать Гейне нашей
эпохи — труд большой и ответственный, — писал Блок Зоргенфрею, приглашая его участвовать в переводе „Путевых картин“, — русского Гейне, несмотря на два полных собрания и множество отдельных переводов, не существует, есть только либеральный суррогат», добавляя тут же: «В этом Вы меня поймете без лишних слов»[551]. Это уточнение свидетельствует о близости Зоргенфрею мыслей А. Блока, изложенных в известных докладах 1919 года на заседаниях «Всемирной литературы» — «Гейне в России (О русских переводах стихотворений Гейне)» и «О иудаизме у Гейне (По поводу доклада А. Л. Волынского)», которые были связаны с программной статьей А. Блока «Крушение гуманизма». Говоря в 1919 году о переводах Гейне, А. Блок противопоставил «подлинный поэтический образ» Гейне-«артиста» «грузной, стопудовой, либеральной легенде о Гейне», возникшей в «безмерно уплотненном» удушающем воздухе 1860–1870-х годов[552]. Эта либеральная легенда, принимающая «совершенно возмутительные для художника и уродливые формы (Гейне превращается чуть ли не в народолюбца, который умер оттого, что был честен)», ожила в пореволюционной современности, где с отменой религиозной цензуры «на свет выполз ряд переводов одного из упадочнейших для Гейне (если не самого упадочного) стихотворения „Disputation“», а журнал «Пламя» поместил несколько «революционных» стихотворений Гейне в старом переводе П. К. Вейнберга, из которых «удалось сделать передовицу в „Красной газете“»[553]. Задача, понятная «без лишних слов» Зоргенфрею — «стряхнуть <…> то гражданственное отношение к поэту, которое я хотел бы назвать, несколько играя словами, родной нашей, кровной, очень благородной и чистой, — но все-таки — грязью», — стоит перед «новым течением русской поэзии», то есть символизмом, который А. Блок в 1919–1921 годах опять воспринимает как явление актуальное и отвечающее «духу времени», отечественной эпохе «кризиса гуманизма», создавшей уникальные условия для понимания и актуализации Гейне как антигуманистического, антилиберального автора.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука