Боник почувствовал, как зачесалась ладонь. Говорят, будто это к деньгам, но он полагал, тут другое объяснение. Ему очень хотелось заехать ей в физиономию, хоть это, конечно, могло привести к самым негативным последствиям. В голове Бонифацкого даже сформировалась реалистичная и очень заманчивая картина: его пятерня врезается ей в скулу, Юлия летит через всю комнату с перекошенной рожей, пока не растягивается на полу, желательно за секунду до приземления разбив затылок о шкаф и прикусив язык. Правда, потом она, безусловно, могла черт знает что наплести Витрякову, превратиться из вероломной шлюхи в невинную жертву соблазнителя и шантажиста, но… но, сейчас это Бонифацкого не интересовало. Скорее всего, он бы дал ей, рано или поздно, затрещину, вопреки обыкновенной осторожности, если бы неожиданно с улицы не застучал пулемет. Даже не пулемет, а целая артиллерийская батарея. Боник никогда не слышал ничего подобного, у всех троих заложило уши, когда пули забарабанили по стене с такой силой, что Вацлав Збигневович, цепенея, решил: сейчас они будут внутри. Юлия, завизжав, отшатнулась, споткнулась, ударилась затылком об угол и сползла на пол, как растаявший студень. Как он и хотел, минутой назад. Тома превратилась в статую, хрупкую и уязвимую, будто фарфор. Как и сам Бонифацкий, который решил, что теперь знает об ощущениях таракана, забравшегося накануне концерта в барабан, не понаслышке. Он машинально вжал голову в плечи, как черепашка из аквариума в панцирь, при виде чужака, хоть этот маневр мог защитить его не больше, чем панцирь глупую черепаху. Затем под потолком лопнуло толстое непрозрачное стекло, закрывавшее амбразуру крохотного окна, проделанного строителями по прихоти самого Бонифацкого, что-то влетело внутрь помещения с такой силой и скоростью, которые означают только одно – смерть. Пробило стену в коридор и покинуло комнату, оставив после себя дыру, которую можно, расстаравшись, пробурить при помощи перфоратора. Потрудившись час – другой. Боник, которому давно было пора растянуться на полу, продолжал стоять посреди комнаты на деревянных ногах-ходулях, обалдело глядя на Тому. Горничная держалась за лицо, между пальцев капала кровь, густая и темная, словно прокисший томатный сок. Затем обстрел их стены прекратился, хоть пулемет продолжал греметь на всю округу. Просто невидимый садовник, поливавший двор свинцовыми струями, повел шлангом дальше, наверное, чтобы обработать другие кусты. Боник и Тамара остались стоять, как вкопанные, только руки Боника безвольно висели, Тома прижимала обе ладони к голове.
Они смогли разговаривать, только когда пулемет замолчал.
– Что это было? – пролепетал Бонифацкий не своим голосом. В ушах стоял такой звон, словно он очутился на колокольне. Во рту был вкус каменной пыли и крови.
– Ни х… себе, – донеслось из угла, где сидела Юлия. Кажется, девушка обмочилась, Вацлав Збигневович не стал разглядывать. Под окнами вопили раненые, которым повезло гораздо меньше их, потому что у них не оказалось стены, защитившей от пуль. Те, кто на них напал, если это было нападение, собрали приличную жатву. Тамара по-прежнему держалась за лицо. Глядя на ее окровавленные пальца, Бонифацкий вспомнил о Витрякове, так энергично устремившемся на улицу, и тут до него дошло, что если партнер-Леня очутился на ступеньках в тот момент, когда начался обстрел, то о нем, вероятно, можно больше не беспокоиться. Его многочисленным кошачьим жизням наверняка настал конец, сколько бы их не оставалось у него в запасе, две, три, или даже четыре. Во дворе снова взревел мотор, явно не принадлежавший иномарке, раздался скрежещущий звук рвущегося металла. Отчаянно завопил какой-то человек. Боник решил, что должен посмотреть на то, как разворачиваются события, своими глазами. Правда, перед этим он все же уделил пару минут Тамаре. Силой оторвал ее ладони от лица, чтобы убедиться – ее жизнь вне опасности. Просто, кожу на лбу распорол осколок стекла, но, к счастью, не зацепил глаза.
– Все в порядке, Тома, сказал Боник, выпуская ее руки, чтобы отереть окровавленные пальцы о золотой халат Витрякова. – Есть тут у нас перекись водорода?
– Аптечка в шкафчике на верхней полке.
– Вот и славно. Приложишь ватку. Только займись собой сама, – посоветовал Бонифацкий. – Мне надо глянуть, что там делается.