Предоставив Тому самой себе, хоть кровь попала ей в глаза, и она почти ничего не видела, Боник двинулся мимо бассейна и душевых кабин в дальнюю часть помещения, где находилось маленькое окно, толстое фигурное стекло которого после контакта с крупнокалиберной пулей напоминало зубы дракона. По пути Вацлав Збигневович прихватил высокий табурет, окно было задрано под самый потолок. Установив табурет под стенку, Бонифацкий полез наверх, так медленно и нерешительно, словно собирался повеситься, но при этом еще раздумывал, а стоит ли это делать. Пулемет пока молчал, шум мотора начал отдаляться. Тома наощупь двинулась к умывальнику, держа аптечку подмышкой. Когда Вацлав Збигневович, привстав на цыпочки, приготовился выглянуть из окна, послышался звук сильного удара. Посыпались стекла. Загудел автомобильный клаксон, загремели первые выстрелы из ручного оружия. И, хоть после зенитных пулеметов издаваемые им звуки походили на треск пистонов в игрушечном пистолете, Боник, резко присев, чуть не спрыгнул с табурета. Юлия презрительно хохотнула.
– Сцыкун! – бросила она в спину любовнику.
– Скоро договоришься, злобная сука! – пробормотал Боник, выглядывая во двор.
Представившаяся ему картина показалась столь фантасмагорической, что Боник на время позабыл и о Тамаре с ее порезом, и о Юлии, с ее длинным языком и грязным ртом. Если бы Бонифацкий до этого спал, то наверняка бы решил, будто во дворе снимают филь про войну. Сталинградскую битву или, например, оборону Брестской крепости, скорее второе, чем первое, поскольку построенный на его деньги особняк немного напоминал один из крепостных бастионов после бомбежки или артобстрела. И, хоть Бонифацкий знал, что это невозможно, никаких фильмов здесь никто не снимает, он все равно покрутил головой, рассчитывая увидеть взлохмаченного, орущего на других кинематографистов режиссера и его грудастую ассистентку с черной деревянной дощечкой в руках.
Да, двор, похоже, превратился в съемочную площадку, причем съемки велись за его, Бонифацкого, счет, и ресурсов никто не жалел. Многие из припаркованных внизу машин получили серьезные повреждения, другие вообще нельзя было узнать. Виной тому был бронетранспортер, приобретенный Витряковым у главного инженера опочившего в ходе перестройки завода по цене металлолома и восстановленный стараниями зама по тылу расквартированной неподалеку воинской части, с которым Леня водил дружбу. Именно этому сбесившемуся чудовищу Боник был обязан тем, что двор превратился черт знает во что. В руины, очень напоминающие мертвые заводские корпуса, у которых это чудовище недавно валялось, кверху колесами, в груде другого никчемного металла.
На глазах Бонифацкого БТР, только что покончивший с новеньким джипом, разогнавшись, врезался в самую гущу машин. Первым пострадал «Фиат», на котором прикатила Юлия Сергеевна. Он вообще просто исчез под массивными колесами вездехода. Затем неожиданно раздалось оглушительное шипение тысячи ложек масла, выплеснутых на тысячу раскаленных сковородок, от которого внутри Боника все похолодело. Ослепительная вспышка заставила Вацлава Збигневовича на мгновение зажмуриться. Ему показалось, в БТР ударила молния, из-под колес вырвалось пламя, вверх полетели комья земли и обломки брусчатки, на мгновение они застыли, будто каменный фонтан, а потом посыпались обратно во двор, как град. Броневик подбросило взрывной волной, и он тяжело приземлился на широкие колеса, часть которых, кажется, пострадала.
Бонифацкий кряхтя, начал спускаться с табурета, лихорадочно обдумывая, что предпринять. Витрякова во дворе он не заметил, впрочем, это еще ничего не значило, конечно.