Конец сказки

Не следовало Кащею ее призывать. Поплатится еще за это колдун. Таких тумаков получит, что под горочку колобком покатится.

Но для начала нужно само Лихо обратно в Навь выдворить.

– Илюшенька!.. – окликнула баба-яга.

Муромец был уже на подходе. Огромный конь храпел, грыз удила – и вокруг сухими листьями разлетались татаровья. Страшной тяжести палица так и ходила по головам, так и гуляла.

– Держись, бабка! – прогремел богатырь, поднося к губам рог.

Он знал, что делать. Доводилось уж иметь дело и со Злосчастьем. Даже на плечах его собственных одно время носил Илья Муромец – да избавился в итоге, сумел прогнать.

Загудел-зарокотал богатырский рог. Поплыли над полем бравурные звуки. Зашипело-заверещало Лихо, их слыша. Слишком уж много силы жизненной было в дыхании Муромца, слишком великая мощь от него исходила.

Ну а Овдотья Кузьминишна тем временем приготовила и вещицы для обряда – зеркало, бересту и свечу. Свечу она зажгла, выставила над нею зеркало и заголосила:

– Прощай, Лихо! Натерпелись мы от тебя лиха, несчастий да бед, чуть не сломало ты нам хребет. Отныне твоя сила в горечи растворяется, а наша – добром озаряется. Лихо избудем – кручину забудем. Лихо иссохнет, ослабнет и сдохнет. Моим словам сбыться, а добру – свершиться. Да будет так.

– Нессссмееей!.. – засвистела посланница Нави. – Неееее… Назззз… ззаад… нееее хачччч…

Снова затрубил в рог Муромец. Свободной рукою он помахивал палицей – ворог-то никуда не делся, по-прежнему наседал со всех сторон. Хотя и пособляли богатырю тиборские гридни, хотя и прикрывали со спины башкирские лучники – да самому тоже плошать не след было.

А Лихо упрямилось, упорствовало. Не так оно сильно было в зримом обличье, как в незримом, но все еще сопротивлялось. Зеркало в руках бабы-яги ходуном ходило, разбиться пыталось. Избушка тоже тряслась, как в бурю – с потолка пыль сыпалась, стекла градом осыпались. Кот на печи дурно выл, мяучил в голосину.

Но пересилила таки старая ворожея. Одолела Злосчастье. С шумом и визгом то втянулось в зеркало – а уж Овдотья Кузьминишна тут же и прихлопнула его берестою. Лихо рванулось назад, зеркало оставило – и в бересту впиталось.

Там бы оно долго не пробыло. Береста уже принялась осыпаться, курчавиться стружкою. Но баба-яга поднесла ее к свече и выдохнула:

– Гори, Лихо, умри тихо!

Сгорела береста в мгновение. И с ним и Лихо… не сгорело, конечно. Не погубить его так запросто. Но развеялось оно черным дымом, воротилось обратно в Навь – а сызнова Кащей его сегодня уж не призовет.

Не таков сей обряд, чтоб ежечасно проводить.

Недолго Лихо-Злосчастье бушевало. Но зла натворить успело. Тысячи погибли просто потому, что оступились не вовремя, что меч неудачно скользнул, что в кольчуге звено лопнуло.

И уж Кащеевы-то вои этим воспользовались. Все положение в свою выгоду обернули. Прямо сейчас целый тумен, многие тысячи татаровьев снова наступал на холм, на ставку князей Владимирского и Тиборского. Глеб и Всеволод уже видели белки их глаз – так близко подошли поганые.

В обороне здесь стояли тиборцы с владимирцами вперемешку. Сам воевода Самсон их возглавлял – с лучшими из гридней, первыми среди первых.

И они держались. Стерпливали лютый татарвы натиск, секли их в кашу. Князья и бояре стояли среди простых ратников, в общем месиве сражались и в общем месиве гибли.

Князь Всеволод немолод уже был. Пятьдесят три года летось стукнуло. В последний раз он лично водил рати аж девять лет назад, когда половцев громил.

Но сила в руках еще осталась. Помнили пальцы, как меч держать. И сейчас он стоял, залитый кровью, рубил кого-то ожесточенно, да хрипел матерные словеса…

…И получил рану. Кривая сабля вошла великому князю под ключицу, достала снизу из-под щита. Всеволод ахнул, охнул и завалился набок.

– А ну, братцы, навались, потесни их!.. – гаркнул Самсон, видя это. – Утрой натиск, кому жизнь дорога!

Натиск утроили. Раненого, но живого князя оттащили назад, на холм, к шатрам. А Самсон двинул дружину молодецким разбегом – да и в самое пекло!

Тоже старик уже, он рубил и кромсал, крушил щитом зубы и ломал вражьи сабли. Выбили меч из руки – воевода голой рукой за горло схватил! Впечатал татаровьина рожей в грязь и рявкнул:

– Что, татарва, земли русской захотел?! Ну так ешь ее, жри полным ртом! Не жаль для гостя!

И еще одного убил так старый воевода. И еще. Сам две раны получил, стрелу схлопотал в плечо – а все не унимался. Вздымал меч, как железный дивий, стучал им в щит, кричал во всю глотку, сзывая гридней…

…А потом сгустился рядом вихрь – и вошла Самсону в грудь кривая сабля.

То подлетел сам хан Калин. Прыгнул к нему в сапогах своих скороходах. До князя какого-никакого все добраться хотел, да не получалось. Сложно очень метко целиться, когда каждый шаг – в семь верст длиною. Тут едва успевай следить, чтоб ногу слишком далеко не занести, чтоб не разорвало надвое, как того купчишку.

Но и воеводу убить – тоже дело немалое. Полоснул еще Калин саблей ему по горлу, для верности – да и снова исчез, улетел куда-то.