Конец заблуждениям

Она снова легла рядом с ним и почувствовала, как под покрывалом его рука погладила ее бедро. Он особенно жаждал секса после аварии, и она тоже, возможно, из-за ощущения физической связи с ним. Его прикосновение напомнило ей, что она молодая, здоровая, живая. И Джина изогнулась под ним, когда он начал целовать ее – лицо, шею, задирая ее топ, чтобы обнажить живот.

Она смотрела на его гладкие плечи, на застывшее выражение, которое появлялось в моменты, когда Дункан был возбужден. Он двигался как в тумане – и вместе с тем осознанно. Стиль секса, который он перенял от Джины много лет назад, теперь стал их общим состоянием – их движения в унисон, их страстные переплетения. Приподнявшись над ней, он потянулся к ящику прикроватной тумбочки. Она снова прижала его к себе.

Дункан колебался, собираясь что-то сказать, пока она рывком не потянула его за бедра. Джина смотрела ему в глаза, чтобы он мог прочитать ее желание, затем прижалась сильнее, так, что его лицо оказалось у ее уха и она могла слышать звуки, которые он издавал, глубокие и взрослые в одно мгновение, а в следующее – совсем как у нетерпеливого неопытного мальчика, каким он был, когда она впервые оказалась с ним в постели.

– Я люблю тебя, – сказал он ей немного позже, обнимая ее со спины и прижимая к себе так, что она могла почувствовать, как быстро бьется его сердце.

– Я тоже тебя люблю.

Они лежали в мягком утреннем свете, пока Дункан наконец не решил принять душ.

– Хочешь присоединиться ко мне?

Джина хотела; стоя перед ней обнаженным, с раскрасневшимся лицом, он выглядел милым мальчишкой. Но потом она вспомнила свое утреннее видение и почувствовала непреодолимое желание все записать. Был ли это сон? Или пепел воспоминаний? Она хотела собрать впечатления, которые приходили к ней – обычно тогда, когда она их не ждала, когда она вообще ничего не пыталась вспомнить.

– Ты иди, а я в последний раз поплаваю в озере, прежде чем мы уедем.

Он разочарованно кивнул, но она встала и снова поцеловала его, прежде чем он повернулся к ванной. Джина направилась к столу. Пока в душе шумела вода, она записывала те части видения, которые могла вспомнить: «Большая галерея, папина выставка – Санта-Фе? Незнакомец со светлыми волосами». Джина подумала, что могла бы спросить своего отца, проводилось ли похожее мероприятие, но именно эти вопросы заставили бы его волноваться. Как же это было неприятно – не иметь возможности просто взять трубку и получить ответы!

Теперь комната казалась меньше и теснее. Подойдя к чемодану, она порылась в нем в поисках купальника и наткнулась на блокнот с канцелярскими принадлежностями и почтовые конверты.

Если она не может позвонить отцу, почему хотя бы не отправить ему письмо? В нем она сможет написать именно то, что хочет сказать. Вернувшись к столу и взяв чистую страницу, она начала:

Дорогой папа, пишу тебе из деревеньки недалеко от Цюриха, где мы с Дунканом отдыхаем после Берлина. Берлин одновременно захватил и утомил нас. Уверена, он бы тебя вдохновил. Здесь всюду прошлое разбивается вдребезги и перерождается в нечто новое. Представь себе целый город, который стремится стереть собственную историю и перекроить себя в соответствии с новыми веяниями. Это как художественная студия шириной в двадцать миль.

Она попробовала придумать детали поездки: поход в один из ночных клубов, возникших на старых промышленных площадках, знакомство с жителями Восточного Берлина за кружкой пива, их истории о детстве, наполненном несбыточными мечтами, равнодушием и вечными двойными стандартами. Однако тут же поймала себя на мысли, что чувствует себя виноватой за то, что слишком сильно наслаждается этими выдумками. Не желая бросать начатое письмо, она принялась обдумывать, что еще ей следует написать. Джине следует сообщить отцу, как с ней связаться, но письмо прибудет в Санта-Фе через две недели, а его ответу потребуется столько же времени, чтобы пересечь океан в обратную сторону. Она понятия не имела, где они с Дунканом могут очутиться к тому времени.