Конец заблуждениям

Джина сжала руку Дункана, и они направились к лифту, в то время как портье занялся их багажом. Как только дверь лифта закрылась, Джина приподнялась на цыпочки, ее глаза расширились от наигранного удивления.

– Представляешь, он очень любит евреев!

– Точно, мы – его любимое блюдо после шницеля.

Она перестала смеяться и серьезно посмотрела на мужа.

– Тебе здесь некомфортно?

– Вовсе нет. – И тем не менее он все время был на взводе.

Его беспокойство было двояким и лишь усугублялось чувством вины за то, что его мать будет страдать, узнав, где он находится. Самая дальняя поездка, на которую его мать когда-либо соглашалась, – во Флориду, навестить двоюродного брата в Майами-Бич. Она ни разу не возвращалась на родину в Эльзас – провинцию Франции, граничащую с Германией, вечный предмет споров. На время немецкой оккупации его мама осталась на попечении католической семьи, в то время как ее родители спасались бегством через Альпы. Его родственники, пережившие войну, отправились в США. Миссис Леви всегда плохо отзывалась о Европе. Подрастая, Дункан питался исключительно американской кухней, и когда единственными языками, которые предлагались к изучению в его школе, оказывались немецкий и французский, его мать неделями отчитывала директора. От европейской музыки она отказаться не смогла, но сделала все возможное, чтобы забыть континент, который навсегда остался для нее опасным и коварным, независимо от того, сколько времени прошло после событий, сформировавших ее восприятие. Став старше, Дункан пытался избегать «европейских» тем, дабы лишний раз не столкнуться с ее негативом, но, находясь здесь, в родной стране Гитлера, он не мог не чувствовать, что стыд, который он с детства носил в себе, усиливается.

Естественно, он никогда не сможет рассказать маме подробности этой поездки.

По ее мнению, он находился в Лондоне – эта часть того, что он сказал Джине, была правдой, хотя он не передал остаток истории, которую поведал матери: якобы он искал возможность для развития своей карьеры через бывшего соседа по комнате в колледже – Блейка. Такие выдумки были не в новинку. Дункан все свое детство рассказывал родителям то, что они хотели услышать. Его отец, мягкий и сговорчивый, мог смириться с правдой, но на него давила необходимость скрывать ее от жены, для которой правда оказывалась невыносимой. Так что с раннего возраста Дункан научился утаивать все, что могло огорчить тех, кого он любил. Он считал, что лжец, который просто замалчивает и недоговаривает, чтобы угодить другим, – по крайней мере добрый лжец.

– Я очень рад, что мы здесь, – сказал он, когда они с Джиной шли по темному коридору отеля. – Раз уж я связал свою жизнь с музыкой, то не имею права пропустить Вену. К тому же тебе здесь нравится, а я хочу быть частью всего, что ты любишь.

Он остановился, чтобы поцеловать ее, как раз в тот момент, когда позади них появился портье с их багажом.

– Ой, прошу прощения, – извинился он, опуская глаза.

– Она тоже любит евреев, – проговорил Дункан, и Джине пришлось сдерживать смех, пока клерк открывал дверь. Затем тот вручил им ключи и ушел.

* * *

В их комнате было тускло и пахло плесенью: темные абажуры приглушали скудный свет, а стены были оклеены неравномерно выцветшими текстурными обоями. Несмотря на усталость и позднее время суток, Джине и Дункану не хотелось оставаться в номере. Они поспешили через вестибюль к выходу, чтобы немного осмотреть город. Рядом с вокзалом расположилось несколько кафе, но они выглядели убого, поэтому супруги пошли в другую сторону и остановились в ресторане на углу, где заказали гуляш, штрудель и графин вина. Джина была навеселе больше, чем Дункан, когда они вернулись в номер, и к тому времени, как он почистил зубы, она уже спала, свернувшись калачиком в постели.

Воспользовавшись этой возможностью уединиться, он спустился в вестибюль и попросил портье указать ему дорогу до ближайшего телефона-автомата.

– Вы можете воспользоваться нашим телефоном, сэр.

– Мне не помешало бы немного свежего воздуха, – объяснил Дункан.

Клерк бросил неодобрительный взгляд в его сторону.

– На вокзале есть телефоны. Но предупреждаю вас: в такое время вы можете наткнуться на кого угодно.

– Кто угодно так кто угодно, – сказал Дункан и, помахав рукой, вышел на улицу.

Железнодорожный вокзал был хорошо освещен, но в этот час по большей части пуст. Несколько бездомных лежали на одеялах в одном углу, а с другой стороны, куда подъезжали автобусы, громко переговаривались трое пьяных бритоголовых молодых людей. Сцена едва ли отличалась от тех, с которыми Дункан сталкивался в своем квартале в Ист-Виллидж. В первый год совместной жизни с Джиной его чуть не застрелили у входа в подъезд, однако нападавшего напугала крыса, неожиданно пробежавшая по его ноге. Воспоминание об этой, теперь уже далекой жизни заставило Дункана поежиться.