Конец заблуждениям

Именно беременность вернула ей прошлое, ощущения, запечатлевшиеся в памяти ее тела. Она точно знала, что чувствовала подобное раньше – усталость, головокружение, необъяснимую нежность. Внезапно, проснувшись в своем номере в пражском отеле, она вспомнила подробности того времени: Вена, фестиваль, ужины с ее коллегами-танцорами и французом, а также ночь, когда ей стало так плохо, что француз настоял на визите к врачу. На следующий день ей сделали тест, который не оставлял сомнений в том, что происходит. В тот же день она купила билет на самолет до Нью-Йорка. Оставалось отыграть пять концертов, но она не могла сообщить Дункану эту новость по телефону.

Она не предупредила Дункана о возвращении. Она надеялась сделать свой приезд частью сюрприза, хотя сейчас, оглядываясь назад, удивлялась такому выбору. Может быть, она просто побоялась сообщить ему эту новость? Они с Дунканом не обсуждали вопрос о ребенке, но за несколько недель до ее отъезда они принимали меньше мер предосторожности. Джина проверяла его сопротивление, думала, что он, возможно, захочет этого, но у нее не было никаких средств убедиться. И все же, несмотря на всю свою нервозность, она взбежала по лестнице, горя желанием увидеть Дункана, не подозревая, что что-то может пойти не так.

В квартире горел свет, хотя и приглушенный, и играла музыка, достаточно громко, чтобы Дункан не услышал, как открылась дверь. Он стоял у дивана, рассеянно глядя в сторону кухни, где находилась Марина Дю Белле с бокалом вина в руках. Марина заметила ее первой и, опустив бокал, уставилась на нее в ответ, с размазанной помадой и расстегнутой рубашкой, выглядя такой бледной и виноватой, что Джина сразу поняла, какую сцену она прервала.

Она бросила свои вещи и выбежала из квартиры прежде, чем Дункан даже заметил, что она здесь была. Выйдя на улицу, она бросилась в такси и отправилась в дешевую гостиницу рядом со своей танцевальной студией. Весь следующий день она пролежала в постели. У нее возникло ощущение, что она потеряла свою взрослую сущность. Словно наблюдая предательство Дункана, она снова стала маленькой, одинокой, напуганной девочкой, стоящей перед своей угасающей матерью. То, что Джина сделала дальше, казалось необходимостью. Она не могла доверять Дункану. Она не могла родить ребенка будучи одной.

Джина нашла клинику, выдержала короткое собеседование, и ей дали таблетки. Это казалось наименее жестоким методом. Но она не ожидала крови. Да, в клинике сказали, что будет кровотечение, вот только ночью, когда она проснулась на окровавленных простынях, ее пронзил такой ужас, что она провела час в душе, а затем еще час мылась после того, как убрала беспорядок и засунула все простыни в пакеты с мусором.

Джина уехала в Санта-Фе убежденная, что никогда не вернется. Боль, кровь, чувство вины – слишком ужасно, чтобы хранить воспоминания. Она совершила этот безумный, импульсивный поступок в приступе ярости, который, если бы она поразмыслила более глубоко, обязательно прошел бы. Она знала, что Дункан не любил Марину, что Дункан даже не думал бросать ее. Это была не та опасность, с которой она побоялась бы столкнуться. Настоящая опасность заключалась в том, чтобы позволить себе надеяться; чтобы стать матерью и любить так беззаветно, как того заслуживает ребенок, так сильно, как она любила свою мать, – и при этом постоянно помнить, что однажды ты можешь лишиться объекта своей любви.

В панике она разрушила эту надежду. Дункана она могла простить, но не могла простить себя, а это означало наказание, уничтожение всего, что делало ее счастливой, всего, что она могла получить для себя и Дункана после смерти матери. Захватывающая карьера, полная любви жизнь с мужем – со всем этим она распрощалась ради нового романа, который с самого начала был пустым. Тем не менее она смогла спрятаться в нем. Грэм ничего о ней не знал, и с ним гораздо легче стать кем-то другим, ровным, новым и без изъянов. Такой человек, как Грэм, был слишком добр и не настолько интересовался правдой, чтобы утруждать себя расспросами. С Грэмом она начала придумывать новую себя, наполовину веря в будущее, в котором Дункан не принимал никакого участия.

Возможно, такое будущее могло бы осуществиться и прошлое с Дунканом действительно оказалось бы зачеркнуто, если бы не самый странный поворот ее судьбы. Все, что она с таким трудом пыталась забыть, оказалось стерто само по себе – запросто, без усилий, без ее участия.