Конфликт как проблема

Это позволяет прояснить причины эффективности/неэффективности политики элит в зависимости от их темпоральной ориентированности на «прошлое» или «будущее», как «мерило» настоящего. Политику же памяти можно представить как обоснование «прошлых», «настоящих» и «будущих» сюжетов политического курса, которые выступают своего рода программами возможного хода политических событий. При этом не все сюжеты содействуют темпоральному структурированию и соответствуют перспективным векторам эволюции политической действительности, порождая острые культурные конфликты.

Актуальность исследования символических структур политических коммуникаций, презентирующих семантический симбиоз архаических и современных символов политического доминирования достаточно очевидна в контексте современных информационных войн и конфликтов. Обуздание и провоцирование современных политических конфликтов напрямую зависит от использования символического капитала политической памяти сообществ, актуализации и символизации ее мифических компонентов и практик их политической ритуализации.

Исследование семантического потенциала политического мифа и ритуала как «симбиотического основания» современной символической политики позволяет выявить причины «жизненности» политического мифа и ритуала в современных политических коммуникациях. Представляется, что способность их семантических структур к исторической эволюции и инкорпорированию в структуры современных политических коммуникаций обусловлены специфической коммуникативной функцией мифического -контроль за телесными практиками («использованием тела») при социальном конструировании политической идентичности.

«Симбиотический механизм» (Н. Луман) политических мифо-практик обеспечивает символический контроль над использованием насилия при принятии политических («обязывающих», «принуждающих») решений, продуцируя специфический символический капитал, обеспечивающий репрезентацию телесности (ее «симбиоз») с более сложными способами символического кодирования политического. Включение контроля телесности в символизм политических коммуникаций ведет к многообразным и вариативным «комбинациям телесности и функционально-специфической коммуникации» (А.Ф. Филиппов). Подобные симбиотические символы (восприятия рисков политического насилия и ограничений в его использовании), их конфигурации, блокируют или приводят в действие «надежные» или «ненадежные» политические ожидания, активируя в них специфический опыт пережитого самими участниками или их предшественниками политических травм. В связи с этим структура симбиотических символов выступает важным семантическим пластом современной политической памяти, обеспечивая темпорализацию политических ожиданий в форме символизации фоновых практик готовности к «самоотдаче» и «жертвенности» в процессе политических коммуникаций.

Показательна в этом отношении противоречивость и конфликтность практик политической памяти, характерных для ряда постсоветских государств. В некоторых бывших союзных республиках это стимулировало возникновение острых культурных расколов, практик фашизации общества и этнического геноцида. Источником культурных конфликтов может быть нарушение баланса синхронизирующей и диахронной функции режима политического времени в процессе социального конструирования политической идентичности, что блокирует процесс политической эволюции. Примером может служить появление «семантических дыр» (потенциала конфликтогенности) в эволюции российской политической культуры, в результате радикальной деконструкции структур советской политической памяти, что блокирует процесс конструирования будущего из настоящего, лишенного структурного «сцепления» с событиями недавнего прошлого.

Этнизация «политического насилия, вынесенная за горизонт исторического времени и представленная как абсолютное мифическое или теологическое событие «становления нации», становится способом деконструкции структур советской политической памяти. В основе подобных символических практик лежит процедура семантического отождествления насильственных событий «далекого» и «недавнего прошлого» (жертв этнических предков во имя «Родины», коммунистического и нацистского насилия, «ассимиляторской политики» «власти советов») для конструирования сюжетов будущего «вхождения» в пространство социальной памяти «демократической толерантности и согласия». Подобная символическая реконструкция политических ожиданий, на первый взгляд, может привести к оформлению структур национальной, европейской идентичности, как это прослеживается в некоторых сегментах постсоциалистического пространства.