Конфликты в Кремле. Сумерки богов по-русски

Дальше все завертелось в завидном темпе. Пару дней спустя митрополит Питирим передал мне освященные патриархом соображения. Сразу сел за записку генеральному. Не буду связывать себя просьбами, как они доведены до моего сведения. Подведение черты под трудным, часто бессмыслен­но жестоким прошлым требует назвать многое не иносказательно, а собственными именами. Если не решиться на это сейчас, задачу придется отставить, и надолго.

Не превращать отделение церкви от государства в отчуждение от общества, не подвергать ее остра­кизму. Юбилей должен отмечаться как крупнейшее национальное событие и важная веха в истории цивилизации. Поэтому можно было бы только при­ветствовать, если бы на торжества в Москву прибы­ли высокие представители различных религиозных общин из советских регионов, а также из-за рубе­жа. Церковь вправе получить в свое распоряжение Большой театр, а не концертный зал в гостинице «Россия», который ей навязывали. Надо предусмот­реть трансляцию торжеств по центральному совет­скому телевидению на страну и за границу, а не от­крывать торги по лицензии на съемку с тем, чтобы прокрутить репортажи перед любопытными чуже­странцами. Дать верующим возможность почтить своих святых и поклониться святыням.

Если, однако, этим ограничиться, урок не был бы выполнен. Юбилей нельзя уподобить фейерверку: просиял луч и дальше снова беспросвет. Справедли­вость требовала возвращения православию уцелев­ших культовых сооружений. Само собой разумеется, подлежали восстановлению права церкви на Киево-Печерскую лавру и прочие памятники, возникшие у мест, где совершался первый обряд крещения Руси. В лоно церкви должны были вернуться библиотеки, реликвии, мощи святых, отнятые у нее в основном в двадцатые годы под флагом «национализации» и борьбы с мракобесием.

Риск был, и большой. Я отдавал себе в этом от­чет. Примкни М. Горбачев к фракции демагогов, кои безбожие отождествляли с обгаживанием все­го святого, а свободу совести с бессовестностью, мне бы несдобровать. Купали бы меня до посине­ния в ледяной политпроруби. В те годы наши пра­вители хороводов с князьями церкви еще не во­дили, свечей перед иконами в храмах не жгли, бла­гословений не испрашивали. Религия оставалась, по канонам ультрадогматиков, «опиумом для на­рода». Ну а распространители подобного зелья и их «покровители» не могли рассчитывать на ми­лое обхождение. Если угодно, моя записка была тестом для партийного и государственного руко­водства, проверкой серьезности саженными бук­вами начертанных лозунгов, суливших приоритет гуманности над догмами и «измами».

Оригинал записки пребывает где-то в президент­ском архиве. Копию я в свое время отдал Харчеву, чтобы сверял, где дело движется и где пробук­совывает. Председателя Комитета по делам куль­тов съели вскорости после торжеств. Возвращение его на дипломатическое поприще сорвалось, хотя я приложил немало усилий, чтобы не пропал человек, коему не чужды были такие понятия, как мужество и гражданский долг. Обрушившиеся в 1991 году события разметали нас всех, и я вообще потерял Харчева из виду.

«Когда-нибудь монах трудолюбивый найдет мой труд усердный...» — как кудесник слова А. Пушкин записал в «Борисе Годунове». Найдет и убедится, что записка открывалась так: «Время неумолимо, и вскоре 1000-летний юбилей введения христианства незвано постучится в наши двери...» Далее я сето­вал на то, что мой призыв 1986 года отметить пред­стоявшую дату на национальном уровне не упал на благоприятную почву. Бездумно упускается воз­можность нормализовать отношения государства с церковью и тем положить здесь новое начало.

Перед генеральным ставился в нарочито обо­стренной форме вопрос: кому на пользу консер­вировать былые обиды и зло? Конфисковали, к примеру, библиотеку Троице-Сергиевого монас­тыря, рукописи и фолианты свалили без разбору в подвалы Ленинской библиотеки, где их листают мыши. Если все так и оставить, прахом пойдет не­сметное духовное богатство. В записке излагался примерный план возможных и целесообразных, на мой взгляд, действий, которые, понятно, пробле­мы не исчерпывали, а скорее указывали направ­ление, коим следовало бы двигаться.

М. Горбачев не извещал меня, разделяет он или нет положенные на бумагу мысли и оценки. От людей сведущих, назовем их так, я узнал, что ге­неральный начертал на первой странице резолю­цию — вопрос к своим коллегам по Политбюро: «Ваше мнение?» С устным довеском: «Заслужива­ет внимания». Прибавление это выполнило роль катализатора. Особо стойкие атеисты, похоже, пе­рекрестились: отпала потребность гадать-рядить, куда клонится стрелка барометра.