Кони и люди

Один из молодых людей, проводивший вечер в салуне, тоже принадлежал к бейсбольной команде Клайда. Услышав слова Сида Гульда, он вышел из кабака и, быстро переходя из магазина в магазин, из салуна в салун, шепотом разослал «телеграммы» по всем направлениям. Этот молодой человек был высокий, голубоглазый юноша с мягким голосом, но теперь он сильно разгорячился. Вокруг него собралась дюжина молодых людей, и все вместе они направились в салун Шотера; но только они успели подойти, как шестерка из Бидвелля вышла оттуда, отвязала лошадей и готовилась уезжать.

– Эй, вы, – рявкнул голубоглазый молодой человек, – вы что ж это думали, что вам удастся налгать с три короба, а потом улизнуть? Выходите и получайте, что вам следует!

Драка была жестокая и быстрая; через три минуты Сид Гульд, потерявший два зуба, двое других с окровавленными головами и остальные три добрались до тележки и тронули лошадей. Голубоглазый бейсболист, бледный от злости, вскочил на подножку.

– Постойте только, вы подлые трусы! – крикнул он.

В это время тележка уже катилась по мостовой, и несколько человек погнались за нею.

Сид Гульд размахнулся и ударил изо всей силы голубоглазого противника в лицо; тот слетел с подножки, упал на дорогу, и одно из колес переехало через его ногу.

С бешеной радостью Сид наклонился из телеги и крикнул:

– Приходите-ка в Бидвелль по одному, и я скоро уничтожу весь ваш городок! Попадись вы только мне в руки по одному или по два!

Отъехав от Клайда, Кэл Мошер, правивший лошадьми, остановился, и компания стала совещаться – продолжать ли путешествие и ехать во Фримонт, в поисках новых и, возможно, еще более сильных ощущений, или же вернуться в Бидвелль «чинить» разбитые зубы, подбитые глаза и окровавленные головы.

Вопрос разрешил Сид Гульд, больше всех пострадавший.

– В Росе сегодня ночью танцы. Поедем туда и зададим перцу мужичью. Эта ночка для меня только начинается!

Лошадей повернули на север.

На задней скамейке Уилл Смит и Гарри Кингсли спали тревожным сном. Герман Санфорд и Майк Томкинс несколько раз пытались запеть песню, а Кэл Мошер беседовал с Сидом Гульдом.

– Мы устроим еще один матч с этой бандой из Клайда, – говорил первый, – и слушай, что мы сделаем. Ты будешь питчером, понимаешь. Сначала мы просто покажем им, чего они стоят; а потом ты начни действовать мячом – ты успеешь троих или четырех из них с ног сбить раньше, чем начнется побоище, а к тому времени я подоспею на помощь с нашими ребятами.

* * *

В Росе, куда прибыла компания из Бидвелля, бал был в полном разгаре.

Двери и окна огромной столовой были открыты настежь, кругом были развешены зеленые ветви, и пол был чисто подметен.

Ночь была ясная, лунная, а в двадцати шагах от танцующих раскинулся белый пляж и слышался тихий рокот воды в заливе.

В одном конце зала на маленькой платформе восседал Крыса Гульд со своим братом Уиллом и с маленьким, седеньким человеком, пиликавшим на контрабасе, большем, чем он сам.

Крыса Гульд был одновременно и руководителем танцев. Он поощрял публику своим визгливым голосом.

– Верти свою даму живее, чтобы она в воздухе летала! Не жалей каблуков! Ночь хороша и луна ярко светит!

В одном углу зала сидела Мэй со своим кавалером, лавочником из Монси, в штате Индиана.

Это был довольно тяжелый, полный мужчина лет сорока пяти; его жена умерла год тому назад, и теперь он впервые за долгое время находился с женщиной – и мысль об этом горячила его кровь. На его голове виднелась изрядная плешь; кровь, как волны залива, то отливала, то приливала к его лицу вплоть до белой плеши.

Мэй надела белое платье – специально сшитое ко дню окончания школы, – и она взяла, без ведома Лиллиан, которой не было в городе, огромную белую шляпу со страусовым пером.

Она никогда не была на балу, а ее кавалер не танцевал уже с детства.

Но Мод Велливер сказала:

– Это ведь так просто. Вам только нужно следить за другими и делать то, что они делают.

Они послушались ее и попытались принять участие в кадрили.

Но попытка потерпела поражение, и все остальные танцоры начали хохотать, глядя, как вертится и подпрыгивает толстяк из Монси.

Он бегал не туда, куда следовало, хватал чужих дам и кружился с ними и, наконец, запутался в противоположной цепи танцоров.

Им овладело безумное смущение, и он бросился к Мэй, как человек, испугавшийся надвигающейся бури, бросается вдаль, и, схватив ее за руку, потащил ее прочь из кольца танцующих под общий громкий хохот.

Но Крыса Гульд крикнул:

– Назад, толстый!

И лавочник, окончательно сбитый с толку, снова начал кружить Мэй.

Она тоже хохотала и противилась, но раньше, чем она успела дать ему понять, что не желает больше танцевать, толстяк споткнулся, сел на пол, потянув за собою Мэй, и та уселась на его круглый живот.

Это был страшный вечер для Мэй, и каждая минута жгла ее, как жжет руки старое, заржавевшее ружье.

Ей казалось, что каждая минута грозит ей чем-то зловещим.

В тележке, по дороге из Бидвелля, она все время молчала, и в душе ее теснились смутные страхи.