Конные и пешие

— Значит, правду, — спокойно, даже, как показалось ему, с веселой ноткой ответила она.

Алексей ехал по набережной, он любил эту дорогу, здесь всегда было просторно, даже в такие послерабочие часы машины ездили редко.

— Что же ты не спрашиваешь, почему? — сказала Анна.

— Разве это важно?

— Во всяком случае, всех интересует именно это.

— Меня интересует другое.

— Лешка, Лешка! — снова рассмеялась она и внезапно поцеловала его в щеку. — Но ты же сам виноват. Ты меня бросил. Очень нагло бросил.

— Об этом мы уже говорили. Сына взяла с собой?

— Да, сына взяла с собой. Почему ты не захотел на мне жениться?

— Потому что был дурак.

— Ты и сейчас дурак: стал меня разыскивать после того, как до тебя докатились слухи. Когда они до тебя докатились?

— Сегодня.

— Вот видишь! А теперь ты уезжаешь. И я не смогу тебе рассказать, как я решилась уйти.

— Я все равно не пойму. Я твоего Виталия плохо знаю.

— Он учился вместе со мной на одном курсе. Да и в институте…

— Ты же знаешь, сколько я бываю в институте, — резко сказал Алексей. — Директорский сынок. Пошел он…

— Зачем ты меня сегодня разыскивал? Только узнать: правда ли, что я решилась уйти навсегда?

— А ты решилась?

— Я ведь не люблю поворачивать обратно.

Алексей знал, как она упряма, сам убеждался в этом не раз.

— Ну, вот мы и приехали, — сказала она. — Когда ты вернешься, давай встретимся.

— Разве я не могу к тебе подняться?

— Нет, — сказала она, и глаза ее потемнели. — Я тебе еще ничего не простила, хотя много о тебе думала. Пока! — И снова поцеловала его в щеку.

Анна шла к подъезду под зонтом; волосы, падавшие на плечи, покачивались в такт шагам, он знал, какие они мягкие, легкие, текут сквозь пальцы, словно темно-золотистый поток, отдающий слабую прохладу; капли дождя попадали ей на джинсы, протертые до голубизны на сгибах; тоска возникла в нем. И в самом деле дурак, что упустил в свое время Анну, не маялся бы так нынче, но в ту пору Алексей мало о ней думал. Отец гонял его по заводам с такой беспощадностью, что он порой и себя-то не помнил от усталости… Да, это было четыре года назад; вернувшись из очередной поездки — почти год он со своими ребятами сидел на «Азовстали», — он ей позвонил:

— Здравствуй, Аня, я вернулся.

— Ты вернулся? А я вышла замуж.

— И за кого же?

— Его фамилия — Суржиков.

— Господи! Ему же за шестьдесят.

— Я вышла замуж за его сына.

— Решила стать родственницей директору?

— Я сейчас положу трубку.

— Я не хотел тебя обидеть, извини.

— Ты меня обидел. Но не сейчас…

Он долго, очень долго ее не видел после того телефонного звонка, старался вытравить все из памяти: она вышла замуж, и у нее своя жизнь, в которую нельзя вмешиваться. Конечно, он виноват перед ней, но гордость и обида не позволили ему признать это, он просто решил вычеркнуть ее из своей жизни — и все, потому что был молод и заносчив. Эта девочка со строгими глазами и мягкими волосами должна была доказать свою преданность, она могла подождать, даже обязана была, и потому в городе на Азовском море он был с другой, оказавшейся примитивной стервой, умеющей преданно смотреть в глаза.