Контакт на случай ЧП

Кэтрин, которую я знал, на которой женился, обожала довоенную архитектуру и здания с «историческим характером». Только вот кажется, даже кусок сыра в глубине моего холодильника будет постарше, чем это здание.

Дальше: мебель. Вся белая и выглядит неудобно, хотя я отчетливо помню, что, когда мы стали жить вместе, Кэтрин была готова биться насмерть, лишь бы оставить страшненькое древнее раскладное кресло своего отца.

Но этого старого, любимого, потрепанного кресла нет ни в гостиной, ни во второй спальне, переоборудованной под домашний офис. Я знаю, потому что прошелся по комнатам.

И почти жалею об этом, потому что еще я нашел Джоэла.

Этот чертов кактус не был сослан на какую-нибудь дальнюю полку или пыльный подоконник. Нет, он стоит прямо посреди ее рабочего стола. Неужели ей не захотелось убрать его с видного места?

Это был наш кактус.

Я уже много лет не думал об этом дурацком растении, а теперь он – да, очевидно, я чересчур очеловечиваю этот суккулент – напоминает о себе уже второй раз за день.

Если честно, я не любитель растений. Никогда не был, и за это время ничего не изменилось. Джоэл был в большей степени просто шуткой, единственным «любимцем», на которого у нас было время, и единственным растением, которое нам удавалось не убить. Но после того, как мы съехались, он стал первой вещью, которая принадлежала не только Кэтрин или мне, а нам.

Меня беспокоит, что она от него не избавилась, и еще больше беспокоит то, что она совершенно точно о нем заботится, хотя это не так уж и сложно.

Но куда больше всего этого меня тревожит тот факт, что, когда я провел пальцем по знакомому терракотовому горшку, на меня нахлынула почти болезненная волна воспоминаний.

О времени, когда все было по-другому.

О том, как я сделал предложение, и не потому, что это рождественская традиция, не из-за горького осознания, что я старею, не потому, что уже пора…

А просто потому, что не мог представить себе ни дня, что уж говорить о целой жизни, без нее.

И вот во что это все вылилось…

– В общем, – резко говорю я, заходя в спальню Кэтрин. Все мое внимание сосредоточено на полных бокалах. – Вишню я не нашел, но ничего страшного…

Смотрю на Кэтрин.

Спящую Кэтрин.

– Черт! – бормочу я, поспешно опуская бокалы на тумбочку. Бурбон и сладкий вермут расплескиваются по моим рукам и ее мебели. – Кэтрин. Просыпайся, чтоб тебя!

Она даже не двигается, и я чувствую, как мое сердцебиение беспокойно ускоряется.

– Просыпайся, дурочка, – говорю я, легонько тряся ее за плечо. – Сама же знаешь, тебе двенадцать часов еще нельзя спать, и поэтому мы сейчас в таком положении.

Она все еще не реагирует, поэтому я трясу ее чуть сильнее. Кэтрин что-то ворчит и отталкивает мою руку.

Паника стихает, уступая место нарастающему раздражению. Напомните мне, почему я во все это ввязался?

Касаюсь пальцами ее щеки. Кэтрин шипит на меня, но по-прежнему не открывает глаза.

– Господи, как же я тебя ненавижу, – тихо говорю я, осторожно, чтобы не потревожить рану на ее спине, подхватывая Кэтрин рукой под плечи и поднимая в сидячее положение – теперь ей придется проснуться.

Ее карие глаза медленно раскрываются, и Кэтрин смотрит на меня, сонная и озадаченная.

– Том?

– Знаю. – Я улыбаюсь вопреки собственному намерению. – Сам в шоке.

– Что ты здесь делаешь?

– Задаюсь тем же вопросом, – бормочу я и провожу рукой у нее перед лицом: – Сколько пальцев я показываю?

Поднимаю только средний, и она смеется. Искренне, так, как очень редко себе позволяет. Удивительно, как я скучал по этому звуку. И как меня радует, что я все еще могу его заслужить.

Не успеваю я задуматься над этим, как она отталкивает меня и тянется к бокалу на тумбочке.

– Иди сюда, любимый!

– Извини, я уже занят, – отвечаю я. «И не заинтересован», – напоминаю себе.

Кэтрин не обращает внимания на мою довольно глупую шутку и делает глоток коктейля, с наслаждением вздыхая.

– Вот это уже совсем другое дело! Что-что, а это ты всегда отлично умел.

Она отпивает еще немного.

– Давай-ка полегче. – Я тянусь к бокалу. – Пока мы не поймем, справляется ли с алкоголем твое сострясенное и напичканное лекарствами тело.

Кэтрин проигрывает бровями.

– О моем теле, значит, думаешь?

– Едва ли. – Может быть. Снова тянусь за коктейлем, но она уворачивается от меня с необычайной для ее состояния элегантностью.

– Знаешь, – задумчиво говорит Кэтрин, – странно, как это успокаивает. Что ты ни капельки не изменился за эти годы и все еще любишь командовать и следовать правилам. Такой паинька.

– Знаешь, что куда меньше успокаивает? Что у тебя сотрясение мозга, а ты пьешь виски. И что мне поручено два дня о тебе заботиться, хотя ты не соглашаешься ни с чем, что я предлагаю. Хотя ты, наверное, никогда не соглашалась.

– Неправда. – Она отпивает еще немного и смотрит на меня поверх бокала. – Я согласилась, когда ты предложил выйти за тебя замуж.

Я замираю. Опасливо.

– Правда.

Она продолжает глядеть на меня тем взглядом, которым ей всегда удавалось рассмотреть во мне больше, чем я хочу показывать людям.