Контакты с утопленником

— Я спала хорошо во всех смыслах, — оборвала я тетю. — Спала невероятно глубоко, без снов, не просыпаясь, даже не шевелясь. Я приняла две таблетки снотворного, тетя Рона.

— Ооо! — с облегчением воскликнула бедная истомленная старушка. После чего с силой нажала на газ.

— Какая прелесть, вон тот, у окна, — без особых колебаний заявила госпожа Ридли. Она провела языком по своим пергаментно тонким губам и даже громко причмокнула, словно перед ней был некий аппетитный плод.

«Я люблю детей, Эмилия. Обожаю их!» — с пафосом провозгласила она, когда мы входили в сиротский дом, но потом, пока она наблюдала за детьми, я наблюдала за ней; и я видела, как очертания ее профиля вместо того, чтобы смягчиться, заострились еще сильнее и сделались какими-то алчными. Как у хищной птицы.

— Да, но не советую тебе брать его, дорогая Рона, — ответила директриса. — Он самый шумный и озорной. Выбери лучше девочку. Вон ту кудрявую или ту, другую, слева… Я рекомендую тебе взять одну из них. Они тихие, голоса не услышишь…

— Мне тихони не нужны, дорогая Мона.

— Ну, тебе решать… Дони, подойди ближе!

Все, человек тринадцать детей, повернулись к нам, за исключением того «прелестного», о котором шла речь, мальчика. Он уставился в пол и с трогательной неубедительностью притворился, что не слышал повелительных нот в низком голосе директрисы.

— Вот что тебя ждет, дорогая Рона! — проворчала она раздраженно. — Непокорный, как дикий зверь… зверек, я хочу сказать. Дони!

— Оставь его, дорогая Мона. Я рассмотрю его отсюда.

И госпожа Ридли действительно принялась его рассматривать, даже надела очки — прищуривалась за стеклами, вглядываясь в здоровое, крепко сбитое тельце в тесной для него одежде, в рыжие воинственно торчавшие волосы и руки, беспокойно теребившие кончик темно-синей рубашечки. Постепенно все смолкли, установилась гнетущая тишина…

В сущности и вся обстановка, во всяком случае в данный момент, действовала угнетающе. Помещение, хотя и светлое, обширное, вызывало сходное с клаустрофобией ощущение ограниченности пространства. Пол был покрыт одинаковыми белесыми плитками — удобными для поддержания чистоты, но навевающими мысли о больнице, о телах с холодеющими конечностями даже в этот достаточно теплый день. Вдоль стен выстроились полки с игрушками, множеством игрушек, большинство из которых были хорошими, однако… расставленными в слишком строгом порядке и все в отличном состоянии, словно предназначенные напоказ. Или, может быть, новыми? Дети все так же молча стояли вокруг нас. Лица их казались апатичными и бледными, фигурки — одинаковыми. Да и как иначе, ведь все они были одеты в одинаковые темно-синие костюмчики.

Детдомовская форма.

Даже их воспитательница, совсем молоденькая, низкого роста женщина с глазами испуганной серны тоже носила темно-синий костюм с длинной до пят юбкой. А ведь было лето…

— Да, я его возьму, — произнесла госпожа Ридли.

— Госпожа Сантана, приготовьте его! — снова раздался громкий голос директрисы, которая в своем платье с крупным ярким рисунком была тут единственным пестрым пятном. Впрочем, необыкновенно большим пятном. Она весила по крайней мере килограммов сто, распределенных при этом весьма непропорционально, и дышала шумно, словно не легкими, а мехами. При такой перегруженности ее организм явно не мог функционировать без необходимых в тяжелой атлетике усилий. — Дорогая Рона, нам лучше подождать в моем кабинете. Я чувствую, что мы мешаем… весело играть!

С коротким смешком госпожа Ридли подхватила меня под руку, и мы все втроем покинули комнату, сопровождаемые общим, не по-детски глубоким вздохом облегчения. Мы прошли по коридору, пол которого тоже покрывали белесые плитки, и вошли в вышеупомянутый кабинет. Нас встретило ласковое дуновение вентилятора, приятно сочетавшееся с мягкостью неожиданно роскошного ковра, мы устроились в удобных мягких креслах с дорогой, но безвкусной, слишком яркой и цветастой обивкой. Очевидно, как и многие другие толстые женщины, наша хозяйка питала слабость к тому, что меньше всего шло ей.

— Прием вчера был ужасно претенциозный, — начала она, располагаясь за своим не менее претенциозным, современного дизайна письменным столом. — Как ты считаешь, дорогая Рона?

— Да, конечно, — рассеянно кивнула госпожа Ридли. — Наша глуповатая «подруга» Ребекка всегда устраивает такие.

— Верно! Просто удивительно, на какую благотворительность она может претендовать, если тратит в два раза больше денег на деликатесы и дорогие напитки, чем потом соберет с гостей… А ты обратила внимание на этого скупердяя Меснера? Подошел к кассе и только прикинулся, что что-то бросает, как и в прошлый раз. А ест за троих!

— Никакой пользы от этих приемов нет, дорогая Мона, я это давно заметила. Кто хочет помочь бедным и сиротам, тот должен просто поглубже залезть в свой карман без шума и показухи. Я так это понимаю… Кстати! — Госпожа Ридли покопалась в своей сумке и достала оттуда белый ненадписанный конверт. — Пожалуйста, дорогая Мона. Для бедных сироток…