Конторщица (СИ)

— Ну и как мне на это реагировать? Сообщить в органы? Уволить вас? Начать расследования и товарищеский суд? — он все больше и больше закипал, и не заметил, как машинально перешел на "ты". — Ты же понимаешь, что по головке нас за это не погладят в любом случае! Тем более засветили тебя перед комиссией!

Я промолчала, давая время спустить пар.

— И как мне потом объяснять там, — слово "там" Иван Аркадьевич выделил, — почему внезапно наш подающий надежды молодой рационализатор оказался по уши в говнище?! Махинации с квартирами, скандал с матерью-одиночкой, спекуляции на работе! Как нам объяснять, почему мы не уследили, не провели работу, а?

Иван Аркадьевич так шарахнул кулаком по столу, что крышечка на графине с водой испуганно дзенькнула.

— Да ты хоть понимаешь, что теперь начнется, твою мать?! — Иван Аркадьевич поднял налитые кровью глаза. — Что молчишь?!

— А я ничего не помню, Иван Аркадьевич, — ответила я. — У меня вся моя прошлая жизнь как в тумане. Только последняя неделя ясно. Не знаю, почему так: то ли опоили они меня, то ли амнезия какая. Понимаете, я совсем ничего не помню — ни как я замуж за этого придурка Горшкова вышла, ни кто я такая и откуда.

Иван Аркадьевич как-то странно на меня взглянул и раздраженно дернул плечом.

— Поэтому все, что в письме, может быть и правдой, и враньем. Мне кажется, я вляпалась в какую-то мутную историю. И вряд ли у меня хватило бы ума провернуть такую спекуляцию. Тем более квартира и так моя, тетка — моя, так зачем мне было выходить замуж, чтобы отдать квартиру каким-то третьи лицам, пусть даже это мать-одиночка?

Иван Аркадьевич вздернул бровь.

— Предположим я вам поверил, — нахмурился он, снова перейдя на "вы" и я поняла, что гроза если еще не миновала, то уже не так близко, — А что с квартирой делать? Вы где прописаны, товарищ Горшкова?

— В том то и дело, что согласно паспорту — в каком-то общежитие, — ответила я. — Но паспорт новый, всего пару месяцев ему. А где старый делся — непонятно.

Я показала развернутый паспорт Ивану Аркадьевичу и взмолилась:

— Иван Аркадьевич, я хочу завтра отпроситься на часик и сбегать в ЖЕК, глянуть домовую книгу. Что-то слишком мутно это все.

— Сейчас можете идти, — все еще продолжал хмуриться большой начальник.

— Но Щука..

— Не Щука, а Капитолина Сидоровна, — рассердился Иван Аркадьевич. — Скажете ей, что я разрешил.

Я благодарно кивнула.

— Потом зайдете мне, и все расскажете. Надо принимать меры.

— Хорошо, спасибо, — благодарно улыбнулась я. — Можно идти?

— Нет, секунду, — опять нахмурил брови Иван Аркадьевич. — А что это неравнодушные товарищи пишут о спекуляции с мылом?

— Понятия не имею, — сделала квадратные глаза я. — Однажды мы поссорились с одной подругой-коллегой, и в знак примирения я подарила ей брусочек модного мыла. Она постеснялась, что дефицитное, а я ей сказала, что у меня еще много. Ну, чтобы она подарок приняла и не чувствовала себя смущенной. А коллеги как увидели — сразу же прицепились, чтобы я им продала, раз у меня много. Я не смогла их отшить, поэтому задрала фантастическую цену до небес, они, конечно, пофыркали, но отстали. А иначе никак. Вы же наших баб знаете.

Иван Аркадьевич кивнул. Наших баб он знал прекрасно.

— Потом еще Валентина Акимовна из бухгалтерии прибегала, требовала ей чуть ли не подарить это мыло. Еле отделалась от нее. И видимо кто-то еще обсуждал. Вот наш анонимщик собрал все слухи и в анонимке всё написал. Единственно, что не пойму, как один человек смог собрать обо мне компромат по работе и по моей личной жизни. Кто это?

Я замолчала. Иван Аркадьевич сидел с задумчивым видом и машинально черкал стрелочки и кружочки в блокноте. Когда на листке уже не осталось свободного места от каляк, он очнулся и поднял на меня сердитые глаза:

— Ну ладно, идите, — отпустил меня он.

— А что с анонимкой? — не удержалась я.

— Пусть у меня полежит, — махнул рукой Иван Аркадьевич, — Пока так…

К Щуке я идти портить нервы не рискнула, поэтому через Галку передала что Иван Аркадьевич меня ненадолго отпустил. Галка чуть не лопнула от любопытства, но я ей не призналась куда и зачем иду.

— Говорят, ты такую речь вчера толканула, Горшкова, — решила поддеть меня она, — ты у нас теперь молодой рационализатор, оказывается… будешь теперь деньгу за патенты лопатой грести, в Пицунду загорать ездить…

— Не мелочись, Галя, — хмыкнула я, — в Пицунду пусть другие ездят, а лично я вот на Золотой пляж в Болгарию хочу смотаться.

Оставив Галку с выпученными глазами переваривать информацию, я вышла на улицу, ругая себя за длинный язык.

Здесь весна развернулась вовсю: на деревьях проклюнулись почки, одуряюще вкусно запахло клейкой молодой зеленью, а солнце так вообще сошло с ума, заливая ослепительным светом все вокруг: широкий проспект, серьезного милиционера возле будки, стайку беспечных голубей. Два мелких пацана-пионера стремглав вылетели из дверей магазинчика "Союзпечать" и помчались по дорожке. Тот, который бежал сзади, вихрастый, конопатый, звонко-звонко закричал, перекрикивая отдаленный гудок трамвая: